Евгений Велтистов - Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

— Уйти от пожара мы не ушли, — устало сказал Андрей, вытирая рукавом ковбойки потное лицо, — но какое-то время, безусловно, выиграли. Уходить дальше — бессмыслица. Огонь идет быстрей и быстрей.

— Отвоевали все-таки у костлявой полчаса. — Это сказал я и как будто не я: голос был чужой, странно изменившийся, он словно отделился от моего «я» и существовал уже сам по себе, без меня.

Только теперь я до конца осознал весь трагизм нашего положения. Последний час! Так вот как это бывает… Мне показалось, что я вижу лицо мамы, ее глаза. Лицо приблизилось ко мне, и остались только глаза, заслонившие все, весь свет. Глаза, полные муки и слез, смотрели на меня, и я тонул в этом море укоризны и печали. Эх, мама, мама…

Нам нужно было принять меры, чтобы сохранить ящик Пирогова, в котором находился ключ к одной из тайн великой истории нашего народа. Мы двинулись к центру островка, но при первых же шагах внезапно наткнулись на зловеще оскаленный человеческий череп.

«Момент для такой кошмарной находки, слов нет, самый подходящий», — содрогаясь от страха и отвращения, подумал я. Но Андрей оказался настоящим исследователем до конца. Он быстро присел на корточки, внимательно что-то разглядывая.

— Ага, — закричал аспирант, — видишь: в шейном позвонке застрял наконечник стрелы! Трагедия разыгралась не менее полувека назад. Слушай! Возможно, что именно здесь, среди болот, было тайное языческое капище. Эх, жаль, времени нет, наверняка в кустах отыскались бы остатки зырянского самострела. Возможно, где-то здесь и остов волокуши, с помощью которой дерзкий пришелец проник на островок. Пошли, Василий…

Сделав еще несколько шагов, мы очутились на маленькой круглой поляне перед ритуальным деревом, очень похожим на то, которое я видел на картине художника Иванова «Стефан Пермский». С могучего ствола, некогда богато украшенного звериными шкурами, колокольцами, пестрыми лентами и связками сверкавших на солнце монет, теперь свешивалось лишь несколько прелых лоскутов и обрывков. Не верилось, что когда-то здесь кипели человеческие страсти и приносились кровавые жертвы.

Внезапно мной овладела полная апатия. От усталости, дыма, жара, который чувствовался все сильнее, от нервного напряжения я пришел в состояние такого отупения, что не хотелось и пальцем шевельнуть.

Наверное, наступал конец…

Мне привиделся почему-то Гурзуф, белый и солнечный, и зеленая спина Аюдага, и рокот морского прибоя. Рокот усиливался, нарастал, переходя в мощный и ровный гул.

— Вертолет!

Крик Андрея вывел меня из оцепенения. Мы заметались по островку, крича и размахивая руками. Вертолет барражировал где-то над нами, но из-за дыма не был виден. Аспирант схватил ружье и выстрелил один и второй раз, потом из обоих стволов сразу. Тщетно… Кроме рева мотора, летчик, конечно, не слышал ничего.

— Наверное, пожарная охрана, — сказал Андрей, — ведут разведку…

— Уходит! — Мне показалось, что звук мотора начал удаляться, а вместе с ним и вспыхнувшая было надежда на спасение.

— Погоди! — Андрей метнулся к лодке, на ходу срывая с себя рубашку так, что отлетали пуговицы, и начал наматывать мягкую фланелевую ткань на конец весла.

Тут до меня дошло: факел! Сигнальный факел! Я бросился помогать. Вдвоем мы быстро облили рубаху бензином из бачка подвесного мотора. У бензина — веселый и буйный нрав; выпущенный на волю, он дал яркий сноп пламени, не оставшийся незамеченным там, наверху, и шум вертолетного двигателя начал снова приближаться.

Спустя минуту в клубах дыма уже просматривались очертания зависшей над нами металлической стрекозы. Приземлиться здесь, на пятачке, конечно, было немыслимо. С высоты пятиэтажного дома на землю полетела веревочная лестница. К ее нижнему концу мы торопливо привязали Пашкин катер.

— Лезь! — приказал Андрей. — Вниз не смотреть!

По мотающейся из стороны в сторону лестнице я начал карабкаться вверх, преодолевая сильный воздушный поток, идущий от винта, пока пара крепких рук не втащила меня в кабину. Вслед за мной влез аспирант. Он не успел надеть штормовку и был в одной майке.

— Помогите выбрать трап, — скомандовал авиатор, — между прочим, с днем второго рождения вас!

Кабина вертолета в сечении имела форму груши и, как груша на ветке, покачивалась из стороны в сторону. Над головой ревел двигатель, чтобы сказать что-нибудь, приходилось кричать изо всех сил. На маленьком откидном столике лежала карта с пожарной обстановкой.

— Туристы? — обернулся второй вертолетчик, который вел машину. У него было недовольное лицо. — Зайдут к черту на рога, а потом выручай их. Если бы я не засек в последний момент вспышку…

— Да, — подтвердил первый, показывая нам карту, — видите, мы нанесли все очаги пожара: спастись вам было негде. Считайте, что повезло! Но, братцы, должен вам сказать: прокоптились вы, как ряпушка. Аж из ушей дым идет!

— Парни! — растроганно кричал аспирант. — Я вам дам свой московский адрес, и когда хотите, в любое время дня и ночи, хоть проездом, хоть в отпуск, как к себе домой…

Голубизна небосвода казалась чрезмерной и резала глаза. Скоро кончилась задымленная полоса и под нами, в нижних иллюминаторах начали проплывать прихотливо изогнутые вилюжские берега, ярко-зеленые пятна пойменных лугов и песчаные останцы.

Интересно, что-то поделывают наши? Этот, богатый для нас приключениями день им, наверное, показался рядовым, обычным. Липский, конечно, читал; Сашка томился в ожидании вечера, когда соберутся волейболисты, чтобы, как он выражался, «понянчить круглобокого». Что ж, несмотря ни на что, мы возвращались со щитом: в кокпите подтянутой под вертолетное брюхо моторки лежал плоский, крепко сколоченный и надежно засмоленный деревянный ящик.

Перед приземлением Андрей прокричал:

— Знаешь, давай не распространяться о том, что с нами было. Мол, съездили, выкопали ящик, а тут и попутный вертолет подвернулся.

— А капище? Самострелы, череп, священное дерево?

— Там теперь только головешки остались! Так стоит ли об этом распространяться?

Не знаю, правильно ли я сделал, но я согласился с шефом. Как знать, если бы я не кивнул головой, поиски идола пошли бы в другом направлении. Увы, будущее от нас, как сказал поэт, сокрыто. Нужно было выбирать что-то одно, и я выбрал вариант Андрея.

Пироговский ящик вскрывали с великими предосторожностями. Все заметно волновались, даже Пашка, который, сделав большой вклад в наше дело, стал причастным и к тайнам золотого идола. Впрочем, размеры ящика и его внешний вид многих разочаровали: Липский пожал плечами, Инга откровенно пропела «у-у-у», Яковенко хмыкнул весьма неопределенно.