Юрий Нестеренко - Приговор

пытались захватить его живым, но был слишком большой риск, что он

уйдет…

— Ладно, — Йорлинг взмахом руки пресек его оправдания, — так тоже

неплохо. — Ну что ж, господа, — обернулся он к свите, — поедем посмотрим

на труп человека, виновного в двадцати годах несчастий нашего Отечества.

Ни малейшей собственной вины в таковых он, разумеется, не

усматривал.

В сопровождении свиты и охраны герцог пересек мост и поскакал по

дороге, отмеченной трупами тех, кто добрался до этого берега, но не ушел

далеко. Я по-прежнему ехал немного позади Йорлинга, подразумевая, что я

вроде как вхожу в свиту; официально этого никто не подтверждал, но и не

опровергал. "Карл мертв, — стучало у меня в голове. — Карл — мертв…"

Карл мертв, но это еще не конец. Конец будет тогда, когда мы доберемся

до Греффенваля и освободим узников. Если там все в порядке — хотя какое,

к черту, "в порядке" может быть в застенках! Но — если комендант или кто

там сейчас заправляет не примет решение всех перебить напоследок. Да нет

же, это бред, должен же он понимать, что война проиграна, и незачем

лишний раз злить победителей — но люди и логика…

Погруженный в эти малоконструктивные мысли, я и не заметил, как мы

подъехали к цели нашего недолгого путешествия. Поджидавшие нас всадники

подавали коней в стороны, пропуская главнокомандующего. Наконец перед

нами оказался последний круг из пяти кавалеристов; к седлу одного из них

был привязан повод могучего белого коня, облаченного в сверкающие на

солнце доспехи. Этот конь был крупнее и сильнее даже Верного, но,

очевидно, несколько уступал в скорости и ему, и лошадям преследователей

(особенно с тем грузом, который вынужден был нести). На черном седле

красовался вензель из букв C и L. Карл всегда ездил только на белых

жеребцах. И вот теперь в центре круга лежал лицом вниз человек в дорогих

латах, которые не могли скрыть грузности его фигуры. В задней стенке

высокого, увенчанного султаном черных перьев шлема зияла дыра.

Ришард легко спрыгнул на землю; я сделал это почти одновременно с

ним. Как-никак, я был, очевидно, единственным медиком среди

присутствующих (хотя они об этом и не знали), и кому, как не мне,

следовало констатировать смерть — в особенности от созданного мною

оружия. Прочие остались в седлах, должно быть, интуитивно чувствуя, что

процесс осмотра трупа своего старого и самого заклятого врага — дело

личное, почти интимное, и посторонним не следует вмешиваться, пока их не

попросят.

Герцог присел на корточки и начал снимать с мертвеца шлем, внутри

которого что-то плескалось. Когда Ришард стянул шлем полностью, оттуда,

словно помои из ведра, полилась багрово-белесая комковатая жижа из

частично загустевшей уже на холоде крови и мозгов. Я взялся за холодное

латное плечо убитого, собираясь перевернуть его лицом вверх, но

задержался, вопросительно глядя на Йорлинга. Тот, все еще державший в

руках шлем, встретился со мной взглядом и кивнул в знак согласия. Я с

усилием перевалил тяжелое тело на спину. От головы осталось не очень

много. Входное отверстие в затылке было еще сравнительно небольшим, но

на выходе осколки ядрышка вырвали всю верхнюю переднюю часть черепа,

превратив лицо грифонского предводителя в окаймленный острыми обломками

костей багровый кратер. Уцелели лишь полуоторванный кончик носа, рот и

обросший черной с проседью бородой, уходившей под латный нагрудник,

подбородок. Я машинально отметил, что окровавленные волосы, налипшие на

верхнюю часть костяного кратера, какие-то слишком короткие, хотя Карл,

насколько мне было известно, всю жизнь носил длинные. В этот момент

Ришард встряхнул шлем, и оттуда в уже образовавшуюся на земле лужу с

вязким хлюпаньем шлепнулась какая-то густая, кроваво-бесформенная

волокнистая масса, в первый миг показавшаяся столь омерзительной, что

даже у меня, с моим опытом анатомических исследований, комок подступил к

горлу. Но это был всего лишь слипшийся от крови, склеившийся с кусками

кожи и черепа длинноволосый парик.

— Это не он, — констатировал Ришард, поднимаясь и отшвыривая шлем.

— Старый ублюдок опять нас обманул.

— А это кто, как вы думаете? — спросил я, также выпрямляясь.

— Кто-то из его генералов. Возможно, тот же, что командовал ими во

время сентябрьского похода. Так или иначе, это уже неважно. Приняв на

себя чужую личину, он сам отказался от честной могилы под собственным

именем, подобающей аристократу. Снимите с него доспехи, — велел Ришард

кавалеристам, — а тело бросьте здесь на растерзание волкам. Оттащите

только с дороги, — герцог обвел глазами всадников, выхватил взглядом их

командира: — Реннельд, скольким из них удалось уйти?

— Примерно двум сотням, — ответил тот, и по спокойствию его тона я

понял, что это тоже не противоречило плану. Действительно, Ришард лишь

коротко кивнул:

— Хорошо.

"Пусть несут весть о нашей непобедимости и повергают в панику Карла

и оставшихся у него людей", понял я. Что ж, планам Йорлинга это

действительно вполне отвечало, а вот моим… Карл, судя по поведению его

бойцов, до сих пор все-таки не догадывался, что за сила находится в

руках Ришарда. Но теперь он узнает это точно. И что он сделает тогда? Не

решит ли, что заложница ему больше не нужна, что в любом случае для него

уже слишком поздно? Но теперь я был уже бессилен что-либо изменить.

Оставалось только ждать развития событий.

Как назло, после битвы темп йорлингистской армии заметно снизился.

Теперь Ришард позволил себе обзавестись обозом и нагрузиться трофеями.

Его целям это никак не мешало: если Карл использует лишнюю пару дней,

чтобы собрать больше уцелевших сторонников в своем замке, это лишь

повторит ситуацию Лемьежа. Мне же даже нечем было скрасить тягость

ожидания. Час за часом, день за днем тянулось одно и то же: езда по

унылой стылой земле, лишившейся веселой летней зелени, но так и не

облачившейся в снежную шубу — кругом одни лишь буро-серые цвета, сухие

былинки, дрожащие на холодном ветру, жирная грязь, оттаивающая к полудню

и размякающая под копытами, нищие села, мимо которых мы проезжали и в

которых ночевали (суточный график теперь тоже вернулся к обычному),

угрюмые лица крестьян, вынужденных оказывать гостеприимство врагам…