Андрей Балабуха - Чудо человека и другие рассказы

— Аналогично тому, как первые каменные постройки возводились по канонам деревянного зодчества, хотя у камня законы свои? — улыбнулся Шабров.

— Именно. А тут еще и колесо подсуропило. Удобная штука — колесо. Естественно, наш кроманьонец в него и вцепился. Да так крепко, что по сию пору вся наша цивилизация — раб колеса.

— Метко.

— А теперь представьте себе, что чисть кроманьонцев научилась использовать свой мозг полностью. Недаром же он был им дан! Как? Не знаю. Может быть, их цивилизацию стоит назвать биологической, потому что они нс создавали техносферы, не отрывались от природы, противопоставляясь ей, а жили с ней в разумном симбиозе. Может быть, их цивилизацию следует назвать психической, если они освоили телепатию, телекинез, левитацию и так далее. Нс зря же этим свойствам человека посвящено столько легенд — дыма без огня, как известно, не бывает! Но в любом случае их путь развития был короче нашего. И гуманнее. Потому уже, что мы до сих пор существуем. В противном случае они бы нас попросту выжили: конкуренты как-никак — два разума на одной планете, да еще оба на суше. Вот дельфины: в океане, а мы все равно их уничтожаем.

— Но ведь есть международная конвекция об их охране.

— Точно. Только до сих пор не все страны ее подписали, заметьте… Вот я и делаю вывод, что они гуманнее нас. И еще. Мы говорим: миров во Вселенной бесконечно много, значит, и обитаемых — тоже; так почему же нас до сих пор не открыли, в гости к нам не пожаловали? И придумываем в утешение себе пришельцев из космоса. А зачем нас открывать? Мы уже давным-давно открыты. Более того, может быть, сами — земляне то есть — других открыли, и братья эти наши, колеса не изобретшие, давно уже нас в какой-нибудь Галактической Ассамблее представляют… Да и нас, конечно, не забывают. Ходят между нами, жизнь нашу наблюдают и изучают. А чему-то, конечно, и у нас учатся.

— Так почему же мы их не знаем? — спросил Шабров. От этого разговора ему стало как-то не по себе.

— Потому что незачем. Нос не дорос. Ведь если они сейчас к нам явятся — половина человечества им войну объявит, а вторая с восторгом примет и начнет перенимать их достижения, утеряв в итоге самобытность. Вот они и ждут, пока мы созреем настолько, чтобы войти с ними во взаимоплодотворный контакт.

— Как-то трудно себе представить, что они запросто между нами ходят, — поежился Шабров.

Озимый рассмеялся:

— Верно. Вот сидим мы с вами, а может, я и есть представитель этих… Старших братьев. И давно уже вас телепатически обследовал.

Шаброва бросило в жар.

— Что вы! Это же неэтично, просто-напросто недопустимо! Телепатический контакт может быть только взаимным! — И перехватив удивленный взгляд Озимого, добавил: — Вы же сами сказали, что они достаточно развиты и гуманны, значит, я законы этики должны соблюдаться строже, чем нами — юридические.

Озимый кивнул:

— Пожалуй… Но с другой стороны, они — разведчики. Чрезвычайность их положения допускает чрезвычайные меры.

— Теоретически — так. В каком-то детективе был эпизод: наш разведчик, спасаясь бегством, оказался перед дилеммой — раздавить ребенка, играющего на мостовой, и спастись или…

— И?..

— Его поймали.

— Ясно, — протянул Озимый. — В этом есть резон, в такой аналогии… Убедили. Петр Николаевич.

— А вообще очень интересно. Такой рассказ обязательно надо написать, — сказал Шабров.

— И напишу. Всенепременнейше напишу. Я ведь, между прочим, фантаст. Только пишу под псевдонимом — жена стесняется. Говорит, если бы ты еще поэтом был — ладно, а фантаст — как-то очень уж несолидно, мол, несерьезно…

Шабров улыбнулся, хотя смешно ему, в сущности, не было. Разговор скатился в обычную для случайных попутчиков легкую, ни к чему не обязывающую болтовню, продолжавшуюся всю дорогу. И только уже в Луге, расставаясь. Озимый сказал:

— А рассказ этот я обязательно напишу, Петр Николаевич. И посвящение сделаю. Вам. Потому что я все это на ходу придумал — чтобы ехать скучно не было. И за разговор этот очень вам признателен.

Дожидаясь автобуса. Шабров побродил по скверу перед вокзалом. Настроение у него было смутное, встревоженное и одновременно радостное.

— Но ведь есть международная конвекция об их охране.

— Точно. Только до сих пор не все страны ее подписали, заметьте… Вот я и делаю вывод, что они гуманнее нас. И еще. Мы говорим: миров во Вселенной бесконечно много, значит, и обитаемых — тоже; так почему же нас до сих пор не открыли, в гости к нам не пожаловали? И придумываем в утешение себе пришельцев из космоса. А зачем нас открывать? Мы уже давным-давно открыты. Более того, может быть, сами — земляне то есть — других открыли, и братья эти наши, колеса не изобретшие, давно уже нас в какой-нибудь Галактической Ассамблее представляют… Да и нас, конечно, не забывают. Ходят между нами, жизнь нашу наблюдают и изучают. А чему-то, конечно, и у нас учатся.

— Так почему же мы их не знаем? — спросил Шабров. От этого разговора ему стало как-то не по себе.

— Потому что незачем. Нос не дорос. Ведь если они сейчас к нам явятся — половина человечества им войну объявит, а вторая с восторгом примет и начнет перенимать их достижения, утеряв в итоге самобытность. Вот они и ждут, пока мы созреем настолько, чтобы войти с ними во взаимоплодотворный контакт.

— Как-то трудно себе представить, что они запросто между нами ходят, — поежился Шабров.

Озимый рассмеялся:

— Верно. Вот сидим мы с вами, а может, я и есть представитель этих… Старших братьев. И давно уже вас телепатически обследовал.

Шаброва бросило в жар.

— Что вы! Это же неэтично, просто-напросто недопустимо! Телепатический контакт может быть только взаимным! — И перехватив удивленный взгляд Озимого, добавил: — Вы же сами сказали, что они достаточно развиты и гуманны, значит, я законы этики должны соблюдаться строже, чем нами — юридические.

Озимый кивнул:

— Пожалуй… Но с другой стороны, они — разведчики. Чрезвычайность их положения допускает чрезвычайные меры.

— Теоретически — так. В каком-то детективе был эпизод: наш разведчик, спасаясь бегством, оказался перед дилеммой — раздавить ребенка, играющего на мостовой, и спастись или…

— И?..

— Его поймали.

— Ясно, — протянул Озимый. — В этом есть резон, в такой аналогии… Убедили, Петр Николаевич.

— А вообще очень интересно. Такой рассказ обязательно надо написать, — сказал Шабров.

— И напишу. Всенепременнейше напишу. Я ведь, между прочим, фантаст. Только пишу под псевдонимом — жена стесняется. Говорит, если бы ты еще поэтом был — ладно, а фантаст — как-то очень уж несолидно, мол, несерьезно…