Михаил Харитонов - Развращение

— Ну и что? — засмеялся Стояновский. — У меня его тоже нет. И, наверное, не будет. Вот ещё, спиногрызов плодить. Я же по этому поводу не рыдаю?

— Это… из-за меня? — голос змейки предательски дрогнул.

— Из-за тебя тоже, лапочка моя, — успокаивающе сказал Гор. — Кстати, тебе не холодно на полу? Не хочешь погреться?

— Ты же з-знаешь, я вс-сегда хочу тебя, — прошептала Оффь, разворачивая гибкое тело. — Тебе с-сделать твоё удовольс-ствие? Blowjob?

— Не сейчас, дорогуша, — буркнул Гор. — Ты классно сосёшь, но мне ещё нужно прибраться. Куда-то этого твоего дружка девать, — он неодобрительно покосился на Рэва.

— Не наз-зывай его так! — змейка издала странный горловой звук, подозрительно напоминающий капризный всхлип.

— Ещё тут бабских сцен мне не хватало, — вздохнул Гор и стал осматриваться. — А сторож взял нага на па-алку и выбросил нага на сва-алку… Чёрт, какая ещё палка, он злоровенный… милая, что вообще делают с мёртвыми нагами?

IV. Место: Родос

— И что же делают с мёртвыми нагами? — спросил профессор Альфонс Рейке, придвигая к себе чашку с молодым вином. Белый с синим саксонский фарфор был украшен изображением пастушка в чулках и камзоле, на обратной стороне трещина проходила через тело куртуазной пастушки в юбках. На ручке можно было различить следы позолоты.

— Их рубят на куски и сжигают в печке, — Гор с наслаждением втянул в себя сигарный дым, подержал его в носовых пазухах и осторожно вдохнул, после чего выпустил из лёгких клубящуюся струю, сиреневую в сгущающихся летних сумерках. — В морге госпиталя Перси прекрасная печка.

Они сидели на открытой веранде, выложенной чёрным и белым камнем, и смотрели на лежащий под ногами городок, состоящий из налезающих друг на друга белёных домиков. На верёвках отдыхало прожаренное за день бельё. Птицы устраивались на ночлег в железных пазухах кронштейнов, в которые по праздничным дням крепили сине-белые национальные флаги. Кое-где окна зажелтели слабеньким ранним электричеством.

— Гадос-сть, — капризно сказала лежащая на мраморной плите Оффь, смешно отмахиваясь хвостиком от плывущих над ней табачных вавилонов.

— Ничего-ничего, — покровительственно сказал профессор, облизывая намокшие в вине усы. — Мы тебя ещё и курить научим. — Плетёное кресло под ним убедительно поскрипывало, как бы подтверждая каждое слово.

— Кстати, это трудно — рубить нага, — сказал Стояновский, придвигая к себе чашку с вином. — Он твёрдый.

— Это они сейчас твёрдые, — невпопад отозвался Рейке, думая о чём-то своём.

Они помолчали. В сонной тишине откуда-то издалека доносился собачий лай и пение скрипки.

— Как хорошо, — змейка заворочалась, перемещаясь на самую нагретую сторону плиты. Глаза её затянуло жёлтой плёнкой. — Я пос-сплю…

— Вообще-то они не спят, — заметил Гор и отпил из чашки. — Я её научил.

— Ты её совсем испортил, — профессор ухмыльнулся, — И разбаловал.

— Бедная девочка, — Гор нахмурился: непонятно откуда взявшийся порыв ветра погасил сигару. — Факин шит… — он зашарил по столу в поисках зажигалки, но не нашёл. — Да что за день такой сегодня!

— Вторник, второе августа, — всё так же рассеянно сказал Альфонс Рейке и отхлебнул из чашки вино. — Возьми, — он протянул другу коробок с длинными сигарными спичками. — Н-да, подружка у тебя ничего. А тот наг мне никогда не нравился.

— Кто? Рэв? Угу. Самодовольный типчик, — сказал Гор, безуспешно пытаясь подавить зевок. Потом всё-таки зевнул. — Бы-ы-ыл. Мне его не жаль. Очень уж ему хотелось, чтобы нашу планетку заперли в клетку. Как тех моллюсков, о которых он любил рассказывать.

— Ну, моллюски вроде бы съели их послов…

— Фигня. Моллюски никого не съели.

— Что? Наг лгал? Насколько я понимаю, это на них непохоже.

— Погоди, дай сказать. Они действуют на каждой планете по стандартной схеме. Сначала подгоняют корабли на орбиту. Потом на Земле появляется пара-тройка нагов. Они прячутся, потихоньку изучают язык и культуру, вступают в контакт с несколькими аборигенами — вроде нас. Потом находят способ заразить одного из них шссунхским червём и ждут, когда он начнёт видеть будущее. Внимательно слушают его бред. И на этом основании делают выводы. С моллюсками они поступили так же.

— И что?

— И выяснили, что в случае контакта моллюски обязательно провели бы расследование предыдущей деятельности нагов на их планете. Они очень подозрительные. Обнаружили бы, что наги заразили и убили нескольких моллюсков для того, чтобы получить нужную информацию. И наказали бы нагов за это — съев их послов. Это у них такой способ наведения справедливости. Моллюски очень мстительные. Ну вот они и удрали, а моллюсков закрыли, гады. Это мне Оффь рассказала.

— Кого мне по-настоящему жаль, — задумчиво сказал профессор, — так это нашу бедную Аугусту. Она так мучалась перед смертью… Кстати, спасибо за Варлеку. Я уже просто не знал, куда деваться от этой суки.

— Между нами, дружище — не стоило так уж вестись на свежее мяско. Да и не очень свежее, если уж на то пошло.

— Будешь читать мне мораль? — усмехнулся профессор, подливая себе вина.

— Ну, ты же знаешь, какой из меня моралист, — осклабился Стояновский. — А вот Августа могла бы выжить, наверное. Мы её просто перегрели.

— Н-да. Рэв всё время требовал повышать температуру. Шссунхский червь очень теплолюбив… Мы уже начали охлаждать тело, но было поздно.

— Ну, Августа тоже не ангелом была. Я ещё не забыл, как она палила в меня из своего дамского пистолетика.

— Когда узнала, что с твоей помощью заразилась шссунхским червём, — напомнил профессор. — В Рэва, кстати, она тоже попала разок… Ладно, это всё в прошлом. Что мы теперь будем делать?

— Придумывать версию о том, как погиб Рэв. А наша маленькая подружка впишет её в отчёт для своего начальства. Отчёт будет благоприятный. После этого наги придут на Землю. И с нами случится всё то, что видела Августа. Хотя надо бы всё-таки как-то воспрепятствовать введению этого дурацкого закона… Но в любом случае это можно пережить. Нам нужны их технологии. А мы научим их жизни. Удовольствиям. Мы их развратим, дружище.

— Скорее всего, — медленно проговорил профессор, — через какое-то время у них начнутся большие проблемы с продолжением рода.

— Ну да, я про это думал, — ухмыльнулся Стояновский. — Это как у нас со вторым демографическим переходом. Как только люди начинают жить хорошо, они перестают плодиться. Потому что беременность и роды несовместимы с комфортом. Холёная сука в костюме от Диора рожать не будет, разве что разок. А шшсунхский гон — это ж ужас кромешный. Сейчас у них всё держится на традициях и аскетизме. Но если внушить им ту идею, что можно жить иначе…