Сергей Булыга - Убей меня ! (Черная сага - 5)

- Ярл! Ярл! - раздался мощный клич. - Ярл Барраслав! Наш ярл!

Я осмотрелся - толпы варваров! Дружинников и горожан, крестьян, купцов, женщин, детей. И все кричали:

- Ярл!

Да и еще выли рога, гремели бубны. Сияло солнце, сыпал мелкий снег, морозило. Зима. Ярлград...

И я застыл, не зная, как мне быть. Я был словно во сне... А мне уже был подан красный плащ, подбитый горностаем, мне подвели коня, я сел в седло, коня схватили под уздцы и повели прямо в толпу, толпа ревела от восторга и кричала: "Ярл! Ярл!", а я швырял, швырял в толпу диргемы! Диргемами были полны две переметные сумы, и я их брал оттуда, брал! Старик - его звали Белун, как я потом узнал - шел рядом, возле стремени, и все что-то пытался объяснить, но я его не слышал. Да я его и слышать не хотел, знать не желал! Триумф! Х-ха! И какой! Там, в Руммалии, люд совсем другой - угрюмый, чопорный, завистливый. Там никогда не будут так кричать, там обязательно тебе еще и скажут что-нибудь такое гадкое и грязное, что ты еще долго потом...

А, что и вспоминать! Забудь! А...

- Ярл! Наш ярл! Ярл Барраслав!

А я швырял им золото - без счета. И так мы шли по городу, и так пришли к дворцу. Взошли по золоченому крыльцу, расселись в пиршественной зале - я, воеводы, старшая дружина. Белун исчез. Но что Белун! Встал Шуба, поднял рог, провозгласил:

- Будь славен, ярл!

- Будь славен! - подхватили все.

И выпили. А пили сурью, забродивший мед. Кровь закипала, голова кружилась. Сон! Славный сон! И в этом сне они уже снимали кольчатые панцири и выходили в круг, и бились, падали, и выходили новые, и снова бились, падали, а за столом кричали:

- Любо! Любо!

И я кричал. Зачем? Кто я такой? Что я здесь делаю? Чему я радуюсь? Зачем мне тот триумф - я разве заслужил его?!

Но, повторяю - это же все сон! И потому я пил во сне, как все, кричал, как все...

А если все это не сон, а я и впрямь уже не руммалиец, не Нечиппа, а Барраслав, ярл варваров и сам такой же варвар, веду себя по-варварски и говорю по-варварски, смеюсь по-варварски и думаю... А говорили ведь: нельзя учить их варварский язык, иначе превратишься...

Да! А все Гликериус! Урод, подлец! Где, кстати, он? Гликериус...

...А утром я проснулся очень поздно, ибо уже было светло, а здесь, на севере, зимой день очень короток...

А лежал я на мягкой пуховой перине и был накрыт таким же мягким и пуховым покрывалом. А горница, в которой я лежал, была просторная. На стенах там и сям было развешено богатое оружие и черепа хищных зверей. На полу - руммалийский ковер. Скамьи вдоль стен. Сундук. А меч...

На месте, как всегда, под головой. Я сел, взял меч, задумчиво огладил лезвие.

Хотя, по правде говоря, мне ни о чем не думалось. Вспомнил вчерашнее и отмахнулся. Нет! Сон это, хмельное наваждение. Забудь о нем, Нечиппа...

Барраслав! Да, я - это ярл Барраслав, есть у меня своя Земля, есть храбрая дружина. Я поклоняюсь Хрт, Хрт мне благоволит. И это справедливо! Ибо у каждой Земли свои боги, и чтят только своих богов. Живя в Руммалии, я поклонялся Всевышнему, живя в Ярлграде, поклоняюсь Хрт и подношу ему дары рабов и золото, - и Макью чту, и сыновей ее, и дочерей, чту и Подкидыша, страшусь тени Чурыка, кляну его и проклинаю его именем врагов, а в бедствиях зову на помощь Хрт и свожу пальцы крестиком, но если в этот миг солгу, то эти пальцы мне уже не развести, они скукожатся и слипнутся, отсохнут, и, значит, лук уже не натянуть, я стану беззащитен, и пусть тогда меня убьют, зарубят, пусть даже бросят псам - все это будет справедливо, ибо как я, сын Хрт, его наследник и надежда, смел преступить...

Ф-фу! Тяжело. Лоб мой пылал! Да, я когда-то вправду был Нечиппой, и было у меня фамильное поместье, был секретарь, добрейший Иокан, был Кракс, учитель фехтования, и был я там первейшим среди первых воинов, то бишь архистратигом, и были у меня сражения, триумфы, был Великий Поход по Великой Пустыне - и было облачко над самым горизонтом, и это облачко вселило в нас надежду, что вот еще чуть-чуть, и мы, преодолев бескрайние безводные пески, войдем в Счастливую Страну, в которой, говорят...

Да что ни говорили бы, теперь мне все равно! Та жизнь прошла и не вернуть ее, да и не надо, ибо там все чужое, а здесь все свое, я Барраслав, ярлградский ярл, пусть нечестивцы называют меня варваром и пусть смеются надо мной, а вот до смеха будет ли, когда я к ним приду и приведу с собой на сорока по сорок кораблей свою дружину?! Великий Хрт! Коль ты меня отметил, так дай же мне и силу, чтобы рука моя была тверда, а меч остер, чтобы враги мои всегда были храбры, чтобы вода была высокая, весла легки, а ветер - сильный и попутный!

Однако и пора уже! Я встал...

И мне опять подумалось: а я и вправду здешний ярл, ибо здесь все кругом мое, привычное, вот я сейчас, как уже много лет подряд, окликну...

И окликнул:

- Тихий!

Вошел слуга.

- Тихий, - сказал я, - накрывай.

- Уже готово, господин, - с поклоном сказал Тихий.

Я щелкнул пальцами - и он пошел из горницы. И я пошел за ним. В соседней горнице, которую мы именуем верхней трапезной, стоял накрытый стол. Я сел. Тихий подал мне квашеную рыбу, посыпанную луком с чесноком. Лук был нарезан крупно, как попало. Я указал на это. Тихий повинился.

Но зато рыба была очень хороша - и мягкая, и сочная. Наевшись досыта, я взял у Тихого рушник, утерся и спросил:

- Пришел народ?

- Маленько собралось.

- Маленько - это хорошо.

Я не люблю судить. Да и кого судить?! Свободный человек не должен приходить на чей-то суд, свободный должен сам ответить за обиду, ибо когда имеешь меч, тогда мечом и разговаривай, а судятся лишь те, кто нем, труслив и лжив: раб, пахотный наймит, закуп, срочный холоп и прочие. Ну а свободный человек, как я уже вам объяснял...

Но так я могу только думать, а вслух о том не говорят, ибо народу, пусть даже свободному, жить без закона нельзя. Закон - это набольший меч, меч всем мечам, его сам Хрт вложил мне в руки. И я сужу так, как судили до меня и как после меня будут судить. Вот я схожу по лестнице, вот выхожу и восседаю на крыльце - а там уже стоит почетная скамья, я на нее сажусь и смотрю вниз. Там, у нижней ступени крыльца, толпятся истцы. Они кричат, их унимают, бьют, они опять кричат, их снова бьют, они опять и их опять, тогда я поднимаю руку...

И наступает тишина. Потом я начинаю их расспрашивать, а если надо, то и переспрашивать, они клянутся, лгут, они - как дети малые, им кажется, что я не замечаю их неловкой лжи, а я просто молчу, мне скучно. Мне, если честно, все равно, кто из них прав, кто виноват, и потому я наблюдаю за толпой - и кому она благоволит, кому больше сочувствует, тот обычно и бывает мною оправдан. А посрамленный отвечает по закону. В законе все указано, какая вира и какое полувирье, и сколько деньги в рост, а мед в настав, а хлеб в присып, но чтоб не более чем в треть, и сколько пеня за татьбу и сколько за навет, а конокрада - в рабство на чужбину, и как испытывать железом и водой, и как вести правеж, и что бесчестие свободному, и что бесчестие рабу, так и разбой: бывает в драке явно на пиру, и это вполовину, но если тайно и в нощи да и еще...