Михаил Клименко - Ледяной телескоп

– Но, – тяжело вздохнул Зеро, – на таких высотах я с ним не потяну. От его изобретательных, цветистых выплесков ум за разум заходит.

– Не забывай, единородный, о своем времени, которое в этом гроте летит слишком быстро. Победи своего отстающего. Важно, чтоб он от тебя отставал все меньше и меньше.

– Теперь я вспомнил этот зал, – сказал Зеро, – зал, где ты находишься. Это было очень давно. В то время я впервые был по-настоящему влюблен… В тот день в этом зале ждал ее… С человеком, который спас ей жизнь…

Сколько бесед провел Кобальский-Зеро с отстающим, он не помнил – может быть, семь, может, одиннадцать… Плоскун был повержен, как ни изворачивался, к каким хитроумным уловкам и художественным силлогизмам ни прибегал. Когда Кобальский с победным видом, с нескрываемой уверенностью в себе появился перед объективом телескопа в предпоследний раз, отстающий попросил пощады, умолял оставить его в покое. Через некоторое время, физически обессиленный, Кобальский подошел к объективу еще раз. Но отстающий вообще не появился… Довольно долго в глубине телескопа он видел бессловесную полупрозрачную тень.

Многого ли добился Кобальский, победив отстающего? Казалось бы, одержана «победа над ветряной мельницей». Но это было не так.

Он приобрел ранее неизвестную ему уверенность в себе и уверенность в том, что ход из грота должен быть.

С методическим упорством и тщанием ученого, с целостным видением художника он принялся за работу.

Дециметр за дециметром, сантиметр за сантиметром он исследовал пол – ни единого штриха. То же самое и там, где была песчаная куча (весь песок уже был перенесен в другое место). Он стал исследовать стены. И после изнурительнейших, едва ли не микроскопических осмотров на монолитной плоскости южной стены обнаружил тончайшую вертикальную линию – разрез. А через два часа в полутора метрах от первой нашел вторую. Он стал между линиями и плечом попытался вдавить эту часть стены. Его попытки оставались тщетными. Мало-помалу он стал понимать и их бессмысленность. Нажимать-то плечом и руками на стену?!. Отчаяние и убежденность, что это единственно верное действие – таким оно казалось, может быть, потому, что он не знал, что еще предпринять, – снова и снова заставляли его возвращаться к той же попытке… И вот прямоугольная часть стены легко стала углубляться в монолитное целое! (Как потом оказалось, непрерывное усилие должно длиться не меньше восьми секунд.) Не помня себя от радости, упираясь в прямоугольник руками, Зеро медленно входил в углублявшуюся нишу. Он прошел около трех метров, как вдруг продвижение прямоугольника вглубь прекратилось. Узник прилагал отчаянные усилия, чтоб сдвинуть его с места… Он глянул вверх и увидел, что над прямоугольником образуется проем – прямоугольник медленно опускался. Пол под ногами Зеро быстро пошел вверх. Станислав хотел было броситься обратно, но вовремя сообразил, что неизвестность более для него перспективна, чем ставший привычным каменный мешок. Секунд через пять Зеро увидел, что поднимается на чаше неких весов. Другая чаша перед ним опускалась. Когда плоскости поравнялись, он перешел на ту, которая опускалась. Еще несколько секунд, и поднимавшийся за спиной параллелепипед закрыл собой вход в грот. Остановился и тот, на котором стоял Зеро. Вправо уходил светлый прямоугольный подземный ход… Надо сказать, что для того, чтобы проникнуть в грот, где находился телескоп, необходимо воспользоваться другим принципиально таким же ходом, как и первый. Они рядом. Но найти второй значительно трудней… Туннель ведет на юг. В четырехстах метрах от первого, глубоко под барханами, есть другой грот. Он раз в тридцать больше первого. Пол его расчерчен на двадцать семь больших цветных квадратов и прямоугольников. На каждом стоит один или группа предметов. И пока что точно неизвестно, что они собой представляют. Но, конечно, довольно точно известно, чем является двадцать седьмая установка, которая стояла на голубом прямоугольнике, где-то там на окраине, в углу Большого грота. Понятно, речь идет о масс-голографическом множителе… Кое-что стало известно и о двадцать шестом объекте. Это был большой подвижный клубок словно бы дождевых капель, висевших над желто-зеленым квадратом. Этакий подвижный рой объемом примерно в четверть кубометра…

Кое-какие представления сложились у Кобальского-Зеро и о двадцать пятой установке. На белом квадрате находится большой, ослепительно белый по краям, матовый диск с толстым, туманным столбом посредине. Боковые грани этого неопределенного цвета столба пространно расплывчаты – чем дальше к краю, тем становятся прозрачнее, светлеют и сходят на нет. Диаметр диска около тридцати метров. Определить его можно, только глядя извне, со стороны… Станислав-Зеро, как обычно, соблюдая наивысшую осторожность, сначала со всех сторон исследовал край диска, раз десять обошел вокруг него. Абсолютно ничего примечательного. Оставалось взглянуть на туманный столб поближе, «потрогать руками» – пройти сквозь него и заодно точно измерить диаметр диска. Зеро закрепил один конец измерительной ленты, разулся и босиком направился к другому краю. Вскоре тридцатиметровая лента кончилась. Зеро оглянулся и увидел, что находится довольно далеко от края диска, а туманный столб оставался на прежнем расстоянии от него. С нетерпением исследователь побежал к столбу. По сторонам все мало-помалу отдалялось. Он оглянулся – все далеко, за белым горизонтом… Он быстро шел к столбу еще часа три, но ни на йоту не приблизился к нему. По мере продвижения к центру диска воздух становился все разреженней, а столб темнее. Наконец Зеро остановился, с минуту вглядывался в неопределенную глубину столба. Взгляд его потерялся и… он испытал сильнейшее чувство – «ужас бесконечности». И Зеро повернул обратно, поспешил к горизонту обширного, почти бескрайнего белого поля…

Из Большого грота подземный ход длиною около семи километров ведет к развалинам малоизвестного мазара Урбекир-Баба. В конце подземного хода есть водоем. В нем отвратительнейшая, но совсем безвредная вода… А в развалинах Урбекир-Бабы есть заброшенный колодец с такой же вонючей водой… Из водоема, который находится в конце семикилометрового подземного хода, довольно легко можно перенырнуть в колодец. Ну и обратно…

8

О злоключениях Станислава Юлиановича Кобальского-Зеро Эпсилон рассказывал часа три.

Словно сожалея о том, что он с таким жаром и подробностями все выложил нам и не оставил ни малейшей тайны, Эпсилон-Кобальский глядел на море. Сидел, обхватив колени руками, сопел и молчал. И все думал, думал и по временам вздыхал. Очень ему хотелось рассказать, и он рассказал. А зачем? Ну это еще ладно: рассказал… А вот как рассказать о всей долгой жизни Кобальского, которая была и его прошлой жизнью и которую он помнил. За которую он вроде бы и в ответе, хотя сам, лично Эпсилон, тогда и не жил. А прожито не так, совсем не так… И не вернуть и не переладить все. Вот и выпалил про этот грот, и сил не стало, пусто…