Мария Галина - Волчья звезда

— Кожан обещал, что их хорошо примут.

Он спокойно кивнул, глядя ей в глаза.

— Давно они поехали?

— С утра, — сказала она. — К вечеру они будут на месте, а завтра вернутся. К концу дня. И, глядя на меня, добавила:

— Мы поддерживаем с ними связь. Там все в порядке.

— С той вашей… экспедицией вы тоже поддерживали связь.

— Да, — сказала она, — да, но… там могло случиться все, что угодно. Они же были в заброшенном городе — там остались подземные пустоты, какое-нибудь зданием могло обрушиться и похоронить их… А здесь — ты же сама видела; здесь нечего опасаться.

Я только покачала головой. Что тут поделаешь — здесь не поможет ни Небесный Глаз, ни эта их дальняя связь. Они видели лишь то, что хотели, эти Звездные Люди, им ничего нельзя было втолковать, но дело даже не в этом; может, будь у них и впрямь дурные намерения, все было бы проще — беда в том, что они не хотели никому ничего плохого; и, тем не менее, опасность распространялась вокруг них, словно круги от камня, брошенного в воду. Меня вдруг прошиб озноб, несмотря на тепло невидимого очага. Видно, Диана все же что-то заметила, потому что успокаивающе сказала:

— Они вернутся. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Тогда я ей не поверила, но они и вправду вернулись. На закате следующего дня, как обещали.

Они вернулись на закате следующего дня, а еще через несколько дней летающая лодка прибыла к нам, и Лагранж самым торжественным образом пригласил старейшин к себе; мол, раз уж Звездные Люди гостили у нас, то и наши должны посетить Дом пришлых. Полагаю, старейшины были бы не прочь отвертеться от такой чести: побратимы побратимами, но кому хотелось оказаться за непроницаемой стеной чужого поселения. Однако деваться было некуда; вежливость обязывала, и десять самых уважаемых наших людей с утра собрались в путь — на лошадях, понятное дело (Лагранж предложил пригнать за ними мобиль, но они отказались), не взяв с собой ни женщин, ни детей. Я-то находилась там с самого утра и могла наблюдать за всеми приготовлениями.

Лошади летающим лодкам не чета — и когда наши прибыли, все давно было готово — столы, накрытые на площади перед самым большим Домом, были обильно уставлены чудной пищей Звездных, которая сама по себе становилась горячей или холодной; а чашки и блюда казались такими хрупкими, что их страшно было взять в руки — но только казались. Ножей не было потому что все, что лежало на блюдах, уже было нарезано кусками правильной формы; а вместо непривычных табуреток со спинками, на твердое покрытие пола навалили груды подушек. Я издали смотрела, как все рассаживались по местам — думаю, устрой Звездные Люди это пиршество в одном из своих Домов, нашим было бы неуютно, но под открытым небом, которое раскинулось над чужим становищем, точно огромный синий шатер, они чувствовали себя свободно. Стояла поздняя весна и можно было видеть, как там, в вышине, в золотых потоках света, точно пылинки, пляшущие в солнечном луче, парят, трепеща крыльями, жаворонки.

Звездные Люди тоже усаживались на свои места — их тоже было десять, но я узнала лишь троих, остальные казались мне на одно лицо, как всегда бывает с чужаками. Вид у них был торжественный, и они негромко переговаривались между собой. Я заметила, что за столом остались свободные места и сердце у меня неприятно заныло. Что-то должно было случиться. Полагаю, наши тоже заметили — но, вероятно, решили, что кто-то из Звездных присоединится к пиршеству позже.

От Звездных Людей говорил Лагранж на правах старшего — я устроилась поодаль, но так, чтобы слышать, что происходит; Кречет, правда, отлично меня видел, но счел за лучшее просто не заметить. Иначе ему бы пришлось погнать меня в шею, а все-таки они тут были в гостях; неловко получилось бы.

Лагранж начал толковать что-то о новых временах, об избавлении от «постоянной угрозы голода» и от «борьбы за существование», о «семье народов» — похоже, наши решили, что у Звездных это такой обычный застольный зачин, но я-то отлично понимала, что он имеет в виду именно то, что говорит, и с замиранием сердца ждала, чем все это кончится.

И правда; из ближайшего Дома появилась цепочка людей. Они двигались в полной тишине — у наших отнялся язык от такой наглости, они даже жевать перестали, и стало слышно как ветер шуршит в траве. Кочевые — их было тоже десять, — двигались в полном боевом облачении, правда, без оружия; они молча уселись на пустые места, как будто так и надо. Я узнала тех двоих, остальные, похоже, и впрямь были люди не маленькие, во-вся-ком случае, судя по сложной татуировке, украшавшей их лица. Лагранж продолжал стоять — он, разумеется, не был настолько уж глуп, чтобы не понимать, чем все может обернуться, — и потому торопливо продолжил:

— Не усматривайте в том, что я пригласил сюда. других гостей, оскорбления, друзья мои. У меня и в мыслях не было подвергать вас какой-либо опасности. Напротив, я хочу — мы хотим, — чтобы прекратились давние распри. Именно для этого мы и прибыли сюда. Я понимаю, старые обиды забыть трудно, но ведь нужно думать и о будущем. Человек рожден не для того, чтобы слепо бороться за выживание. Если никто ни в чем не будет испытывать недостатка, отпадет необходимость в войнах и набегах.

Наши выслушали его в полном молчании, я вообще не уверена, что они поняли хоть половину из того, что он пытался им сказать. Один только Кречет сохранял хладнокровие.

— Ты говоришь очень красиво, — негромко произнес он. Он не прибавил «друг мой» и это было дурным знаком, но Лагранж этого не заметил.

— Я позволил этим людям присутствовать здесь именно потому, что они пришли с миром.

Он вновь оглядел собравшихся за столом и в нависшем тяжелом молчании беспомощно повторил:

— Они пришли, чтобы предложить вам мир, понимаете?

— Нет, — спокойно сказал Кречет.

До сих пор кочевые сидели так, словно разговор их не касался — я заметила, что никто из них не притронулся ни к еде, ни к питью. Но теперь, видимо, они решили, что пришло их время, да и Лагранж выжидательно смотрел на того же Кожана, который, похоже, был здесь за старшего. Наверняка они подготовили все это заранее, подумала я, уговорились, кто когда и что будет говорить. И точно, Кожан встал и, обращаясь к Кречету, заговорил. Голос у него был сладкий как мед и он, глядя Кречету прямо в глаза, начал толковать о том, как хорошо будет, если все будут как одна семья. Лагранж слушал его и кивал, поглядывая то на кочевого, то на Кречета — видно было, что он ожидал чего-то в этом роде.

— Воистину на благо всем прибыли эти люди, — тем временем говорил кочевой, — и справедливы их слова. Ибо, если мы поклонимся им, они дадут нам силу, по сравнению с которой стрелы и копья — ничто. И, когда мы овладеем ей, наши Дома станут вашими Домами, а ваша земля — нашей землей. Кто тогда будет знать, где какое племя?