Михаил Клименко - Ледяной телескоп (сборник)

— Так как же избавиться?!

— Ты должен его победить.

— Я??. Да он сведет меня с ума! Нет, это пытка… Так ты возьми его там в оборот, опережающий!

— Плоскуна нельзя оставлять наедине с собой. Единородный, здесь, в телескопе, я не смогу с ним встретиться.

— Никак не можешь?

— Только через тебя.

— Ну, ну… Понимаю. Но я не смогу с ним сладить!.. — Кобальский-Зеро в изнеможении сел на пол. Опершись на выпрямленные, выставленные назад руки, тупо глядел в светлый, обширный окуляр, за которым легко, непринужденно стоял опережающий.

— Когда осилишь его, — твердо сказал опережающий, — я буду полон сил. И уж тогда мы непременно найдем выход из грота. Главное вот что…

— Ну, ну!.. — часто, глубоко дыша, облизывая пересохшие губы, с нетерпением потребовал Зеро дальнейших разъяснении.

— Твои разговоры с отстающим отображением не должны быть долгими. Каждая следующая — все короче. В долгой беседе он тебя может «затянуть». Понимаешь? Когда начинается озноб, отойди на мгновение и обдумай свои аргументы. От слишком долгой беседы отстающий растет и крепнет. Разговоры с ним должны быть короткими и интенсивными. Но без эмоций! Главное для тебя — доводы разума. Синтез — вот в чем зерно твоей победы.

Немного стесняясь непривычных в его употреблении слов, Зеро сказал:

— Значит, в диалоге с плоскуном надо сводить мысль к пафосу созидания? Выбраться из грота — цель. Цель требует созидания. Конкретного синтеза. Все должно быть подчинено цели — ясной, полной задаче. Самому главному, любой степени трудности. Даже, казалось бы, невозможному. Прежде всего непоколебимая уверенность, что цель будет достигнута!

— Прекрасно! — сказал опережающий. — Итак, к созидательной преамбуле — и все больше сокращай разговоры с ним. Чтоб льдина под ним таяла.

— Но, — тяжело вздохнул Зеро, — на таких высотах я с ним не потяну. От его изобретательных, цветистых выплесков ум за разум заходит.

— Не забывай, единородный, о своем времени, которое в этом гроте летит слишком быстро. Победи своего отстающего. Важно, чтоб он от тебя отставал все меньше и меньше.

— Теперь я вспомнил этот зал, — сказал Зеро, — зал, где ты находишься. Это было очень давно. В то время я впервые был по-настоящему влюблен… В тот день в этом зале ждал ее… С человеком, который спас ей жизнь…

Сколько бесед провел Кобальский-Зеро с отстающим, он не помнил — может быть, семь, может, одиннадцать… Плоскун был повержен, как ни изворачивался, к каким хитроумным уловкам и художественным силлогизмам ни прибегал. Когда Кобальский с победным видом, с нескрываемой уверенностью в себе появился перед объективом телескопа в предпоследний раз, отстающий попросил пощады, умолял оставить его в покое. Через некоторое время, физически обессиленный, Кобальский подошел к объективу еще раз. Но отстающий вообще не появился… Довольно долго в глубине телескопа он видел бессловесную полупрозрачную тень.

Многого ли добился Кобальский, победив отстающего? Казалось бы, одержана «победа над ветряной мельницей». Но это было не так.

Он приобрел ранее неизвестную ему уверенность в себе и уверенность в том, что ход из грота должен быть.

С методическим упорством и тщанием ученого, с целостным видением художника он принялся за работу.

Дециметр за дециметром, сантиметр за сантиметром он исследовал пол — ни единого штриха. То же самое и там, где была песчаная куча (весь песок уже был перенесен в другое место). Он стал исследовать стены. И после изнурительнейших, едва ли не микроскопических осмотров на монолитной плоскости южной стены обнаружил тончайшую вертикальную линию — разрез. А через два часа в полутора метрах от первой нашел вторую. Он стал между линиями и плечом попытался вдавить эту часть стены. Его попытки оставались тщетными. Мало-помалу он стал понимать и их бессмысленность. Нажимать-то плечом и руками на стену?!. Отчаяние и убежденность, что это единственно верное действие — таким оно казалось, может быть, потому, что он не знал, что еще предпринять, — снова и снова заставляли его возвращаться к той же попытке… И вот прямоугольная часть стены легко стала углубляться в монолитное целое! (Как потом оказалось, непрерывное усилие должно длиться не меньше восьми секунд.) Не помня себя от радости, упираясь в прямоугольник руками, Зеро медленно входил в углублявшуюся нишу. Он прошел около трех метров, как вдруг продвижение прямоугольника вглубь прекратилось. Узник прилагал отчаянные усилия, чтоб сдвинуть его с места… Он глянул вверх и увидел, что над прямоугольником образуется проем — прямоугольник медленно опускался. Пол под ногами Зеро быстро пошел вверх. Станислав хотел было броситься обратно, но вовремя сообразил, что неизвестность более для него перспективна, чем ставший привычным каменный мешок. Секунд через пять Зеро увидел, что поднимается на чаше неких весов. Другая чаша перед ним опускалась. Когда плоскости поравнялись, он перешел на ту, которая опускалась. Еще несколько секунд, и поднимавшийся за спиной параллелепипед закрыл собой вход в грот. Остановился и тот, на котором стоял Зеро. Вправо уходил светлый прямоугольный подземный ход… Надо сказать, что для того, чтобы проникнуть в грот, где находился телескоп, необходимо воспользоваться другим принципиально таким же ходом, как и первый. Они рядом. Но найти второй значительно трудней… Туннель ведет на юг. В четырехстах метрах от первого, глубоко под барханами, есть другой грот. Он раз в тридцать больше первого. Пол его расчерчен на двадцать семь больших цветных квадратов и прямоугольников. На каждом стоит один или группа предметов. И пока что точно неизвестно, что они собой представляют. Но, конечно, довольно точно известно, чем является двадцать седьмая установка, которая стояла на голубом прямоугольнике, где-то там на окраине, в углу Большого грота. Понятно, речь идет о масс-голографическом множителе… Кое-что стало известно и о двадцать шестом объекте. Это был большой подвижный клубок словно бы дождевых капель, висевших над желто-зеленым квадратом. Этакий подвижный рой объемом примерно в четверть кубометра…

Кое-какие представления сложились у Кобальского-Зеро и о двадцать пятой установке. На белом квадрате находится большой, ослепительно белый по краям, матовый диск с толстым, туманным столбом посредине. Боковые грани этого неопределенного цвета столба пространно расплывчаты — чем дальше к краю, тем становятся прозрачнее, светлеют и сходят на нет. Диаметр диска около тридцати метров. Определить его можно, только глядя извне, со стороны… Станислав-Зеро, как обычно, соблюдая наивысшую осторожность, сначала со всех сторон исследовал край диска, раз десять обошел вокруг него. Абсолютно ничего примечательного. Оставалось взглянуть на туманный столб поближе, «потрогать руками» — пройти сквозь него и заодно точно измерить диаметр диска. Зеро закрепил один конец измерительной ленты, разулся и босиком направился к другому краю. Вскоре тридцатиметровая лента кончилась. Зеро оглянулся и увидел, что находится довольно далеко от края диска, а туманный столб оставался на прежнем расстоянии от него. С нетерпением исследователь побежал к столбу. По сторонам все мало-помалу отдалялось. Он оглянулся — все далеко, за белым горизонтом… Он быстро шел к столбу еще часа три, но ни на йоту не приблизился к нему. По мере продвижения к центру диска воздух становился все разреженней, а столб темнее. Наконец Зеро остановился, с минуту вглядывался в неопределенную глубину столба. Взгляд его потерялся и… он испытал сильнейшее чувство — «ужас бесконечности». И Зеро повернул обратно, поспешил к горизонту обширного, почти бескрайнего белого поля…