Роджер Желязны - Мастера американской фантастики

Он мог связаться с Миром Бредли и узнать участь своих близких в первые часы установления диктаторского режима.

Однако это значит прочертить тахионным лучом след, словно пылающую линию. Существовал один шанс из трех, что его обнаружат и перехватят военными крейсерами, развивающими скорость, близкую к световой. Он не хотел рисковать; нет, пока еще рано, чересчур близко.

Ну а если хунту раздавили в зародыше? Если путч не удался? Если он проведет три года в глупом бегстве к Ригелю, когда дома все благополучно, и, чтобы в этом убедиться, стоит лишь выйти на связь?

Он не сводил взгляда с ультраволнового передатчика. Он едва не включил его.

Тысячи раз за эти три дня Войтленд тянулся к кнопке, терзался сомнениями, останавливался.

Нет, не смей. Они засекут тебя и догонят.

Но, может быть, я убегаю зря?

Возникла «ситуация С». Дело потеряно.

Так сообщила интеграторная сеть. Но машины могут ошибаться. Предположим, наши удержались? Я хочу говорить с Хуаном. Я хочу говорить с Марком. Я хочу говорить с Лидией.

Потому ты и взял их матрицы. Держись подальше от передатчика.

На следующий день он вложил в приемный паз шесть кубиков.

Экраны засветились. Он увидел сына, отца, старого верного друга, Хэмингуэя, Гете, Александра Великого.

— Я должен знать, что происходит дома, — сказал Войтленд. — Я хочу выйти на связь.

— Не надо. Я сам могу тебе все рассказать. — Говорил Хуан, человек, который был ему ближе брата. Закаленный революционер, опытный конспиратор. — Хунта проводит кассовые аресты, призывая всех сохранять спокойствие, — в стране, мол, наконец, установлен порядок. Верховодит Мак-Аллистер, величающий себя Временным Президентом.

— А, может быть, нет. Вдруг я могу вернуться…

— Что случилось? — спросил сын Войтленда. Его куб еще не включался, и он ничего не знал о происшедших событиях. Запись была сделана девять месяцев назад. — Переворот?

Хуан стал рассказывать ему про путч. Войтленд повернулся к своему отцу. По крайней мере старику не грозили мятежные полковники; он умер два года назад, вскоре после записи. Кубик — вот все, что от него осталось.

— Я рад, что это случилось не при тебе, — сказал Войтленд. — Помнишь, когда я был маленьким мальчиком, а ты — Президентом Совета, ты рассказывал о восстаниях в других колониях? И я сказал: «Нет, у нас все иначе, мы всегда будем вместе».

Старик улыбнулся. Он выглядел бледным, восковым, отзвуком былого.

— Увы, Том, мы ничем не примечательны. Политические структуры везде развиваются по одной схеме. И определенный ее этап связан с ненавистью к демократии. Мне жаль, сын, что удар пришелся на тебя.

— По словам Гомера, люди предпочитают сон, любовь, пение и танцы, — заметил сладкоголосый, учтивый Гете. — Но всегда найдутся возлюбившие войну. Кто скажет, почему боги даровали нам Ахилла?

— Я скажу! — прорычал Хэмингуэй. — Вы даете определение человека по присущим ему внутренним противоречиям. Любовь и ненависть. Война и мир. Поцелуй и убийство. Вот его границы и пределы. Действительно, каждый человек есть сгусток противоположностей. То же и общество. И порой убийцы торжествуют над милосердными. Кроме того, откуда вы знаете, что те, кто вас сверг, так уж и не правы?

— Позвольте мне сказать об Ахилле, — промолвил Александр, высоко подняв руки. — Я знаю его лучше, ибо несу в себе его дух. И я говорю вам, что воины более всех достойны править, пока обладают силой и мудростью, потому что в залог за власть они дали жизнь. Ахилл…

Войтленд не интересовался Ахиллом. Он обратился к Хуану:

— Мне необходимо выйти на связь. Прошло четыре дня. Я не могу сидеть в корабле и оставаться отрезанным от мира.

— Но тогда тебя, скорее всего, запеленгуют.

— Знаю. А если путч провалился?

Войтленд дрожал. Он подошел к передатчику.

— Папа, если путч провалился, Хуан пошлет за тобой крейсер, — сказал Марк. — Они не допустят, чтобы ты зря летел до Ригеля.

«Да, — ошеломленно подумал Войтленд с неимоверным облегчением. — Ну да, конечно! Как просто. Почему я сам не догадался?»

— Ты слышишь? — окликнул Хуан. — Ты не выйдешь на связь?

— Нет, — пообещал Войтленд.

Шли дни. Он включал все двенадцать кубиков, беседовал с Марком и Линке, с Лидией, с Хуаном. Пустая, беспечная болтовня, воспоминания о былом. Ему доставлял удовольствие вид холодной элегантной дочери, взъерошенного долговязого сына. Такие непохожие на него — приземистого и коренастого, с резкими грубыми чертами. Он разговаривал с отцом о правительстве, с Хуаном о революции; беседовал с Овидием об изгнании, с Платоном о природе несправедливости, с Хэмингуэем об определении отваги. Они помогали ему пережить трудные моменты. В каждом дне были такие трудные моменты.

Ночами приходилось несравненно тяжелей.

Охваченный огнем, он с криком бежал по коридорам своей души. Словно гигантские белые фонари, над ним склонялись лица. Люди в черной форме и начищенных до блеска сапогах маршировали по его телу. Над ним глумились толпы сограждан. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. К нему приводили Хуана. ТРУС. ТРУС. ТРУС. Жилистое тело Хуана было изувечено; его пытали. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Ему показали в зеркале его собственное лицо, лицо шакала, с длинными желтыми клыками и маленькими подергивающимися глазками. ГОРДИШЬСЯ СОБОЙ? ДОВОЛЕН? СЧАСТЛИВ, ЧТО ЖИВ?

Он обратился за помощью к кораблю. Корабль убаюкивал его в колыбели из серебряных нитей, вводил в его вены холодные капельки неведомых лекарств. Он еще глубже погружался в сон, а снизу прорывались драконы, чудища и василиски, нашептывая издевательства и оскорбления. ПРЕДАТЕЛЬ. ПРЕДАТЕЛЬ. ПРЕДАТЕЛЬ. КАК СМЕЕШЬ ТЫ КРЕПКО СПАТЬ ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО СДЕЛАЛ?

— Послушай, — сказал он Лидии, — они убили бы меня в первый же час. Не существовало ни единого шанса найти тебя, Марка, Хуана, кого угодно. Был ли смысл ждать дальше?

— Никакого, Том. Ты поступил самым разумным образом.

— Но я верно поступил, Лидия?

— Отец, у тебя не было выбора, — вмешалась Линке. — Одно из двух: бежать или погибнуть.

Войтленд бродил по кораблю. Как мягки стены, как красива обивка, как нежно освещение! Умиротворяющие образы скользили по потолку. Чудесные сады радовали душу. У него были книги, развлечения, музыка… Каково сейчас в подполье?

— Нам не нужны мученики, — убеждал он Платона. — Благодаря хунте их и так будет много. Нам нужны люди. Какой толк от мертвого руководителя?