Эллис Питерс - Ярмарка Святого Петра (Хроники брата Кадфаэля - 4)

"Что ж, - подумал Кадфаэль, - денег у нее хватит, дай Бог, чтобы настолько же ей хватило и сил. А заупокойная служба и ее хоть немного утешит, и ему пойдет на пользу, ибо ни одна молитва не пропадает всуе".

- Ну конечно, ты можешь заказать мессу.

- Он ведь умер без отпущения грехов, - промолвила девушка с неожиданной яростью в голосе. Гнев ее был направлен против того, кто лишил его последнего утешения - исповеди и причастия.

- Но это случилось с ним не по его вине. Такое случалось со многими. Бывало, что и святые принимали мученическую кончину, не сподобившись отпущения. Но Господу ведомы все усопшие. Он прозревает их души, и Ему нет нужды в покаянном слове. Всяк, предчувствующий кончину, страшится отойти в мир иной без последнего причастия, но, попав в царствие Божие, всякая душа ведает, что страхи ее были напрасны, ибо истинное покаяние свершается в сердце, а отнюдь не на словах.

К тому времени они уже вышли на дорогу и свернули налево, где между поросшими пышной зеленью берегами поблескивала река. Оттуда они по каменному мосту направились к городским воротам. Эмма подняла голову и взглянула на брата Кадфаэля, на ее бледных щеках выступил румянец, а в глазах, словно отблеск реки, играли искорки. Девушка улыбалась, улыбка была слабой и едва заметной, но оттого не менее прекрасной.

- Знаешь ли, брат Кадфаэль, - порывисто промолвила она, - он был очень хорошим человеком. Конечно, нерадивым слугам, бездельникам и проходимцам от него доставалось, но ко мне он всегда был Добр. Он никогда в жизни не нарушил своего слова и всегда был верен своему господину... - В своем воодушевлении и бесхитростном желании воздать хвалу покойному она чуть было не сказала: верен своему господину до самой смерти!

Вид у нее при этом был такой героический, что, несмотря на детское личико, к ее словам нельзя было не отнестись серьезно.

- Всевышнему все ведомо, - участливо промолвил Кадфаэль, - и нет надобности напоминать ни о чем. Ты же помни, что перед тобой целая жизнь, и он наверняка хотел бы, чтобы ты продолжила его дело, воздав тем самым должное его памяти.

- О да! - сказала Эмма, просияв, и доверчиво положила руку на рукав монаха. - Так я и собираюсь поступить. Именно это и было у меня на уме.

Оказавшись в мастерской Мартина Белкота, расположенной в сторонке от поднимавшейся по склону холма улочки, называвшейся Вайль, Эмма четко и ясно изложила все, что ей требуется. Она с первого взгляда по достоинству оценила плотника, простого и надежного, под стать его изделиям. К тому же приятно было познакомиться и с его младшими детишками, которые с веселым щебетом, ничуть не робея, выбежали поглазеть на сразу же приглянувшуюся им гостью. Что же до старшего отпрыска почтенного плотника, Эдви, проштрафившегося накануне и отпущенного домой Берингаром после изрядной выволочки, то он с видимым смирением строгал какую-то доску в уголке мастерской, однако не выглядел слишком уж подавленным. Во всяком случае, парнишка с любопытством поглядывал на девушку яркими, зеленовато-карими глазами, а, улучив момент, заговорщицки подмигнул брату Кадфаэлю.

Но пока они шли через город к замку, то поднимаясь извилистой улочкой к вершине холма, то спускаясь по пологому склону, то вновь поднимаясь к воротам цитадели, девушка приумолкла, перебирая в памяти вчерашние события и обдумывая то, что собиралась рассказать шерифу.

Когда они подошли к крепостным воротам, глаза Эммы тревожно расширились, но, как ни грозен был замок, ничто в его облике уже не напоминало об осаде. Ворота были распахнуты, и стража беспрепятственно пропускала горожан, стекавшихся к шерифу со своими жалобами и прошениями, ибо Жильбер Прескот, многоопытный, искушенный как в делах войны, так и в делах мира рыцарь, которому уже перевалило за пятьдесят, слыл человеком хотя и суровым, железной рукой искореняющим всякое беззаконие, но справедливым в разборе повседневных дел. Если он и не предоставил городу существенной помощи в устранении ущерба, понесенного во время осады, то, с другой стороны, и не облагал горожан непомерными поборами на восстановление столь же основательно пострадавшего замка. Одна из башен на большом дворе до сих пор была заключена в строительные леса, а грозившая вот-вот рухнуть крепостная стена поддерживалась деревянными опорами. Эмма смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами.

Не только монах и девушка спешили в замок: туда направлялись обеспокоенные отцы, надеявшиеся, что их набедокуривших отпрысков отдадут им под залог, двое монастырских служителей, которым досталось во время вчерашней свалки, и многочисленные свидетели, находившиеся на мосту или на пристани в разгар событий. Всех их через помещение для стражи провели в просторный каменный зал, увешанный прокопченными шпалерами. Здесь царила прохлада. Кадфаэль приискал для Эммы местечко на скамье, стоявшей у стены. Девушка уселась и принялась осматриваться хотя и беспокойно, но с нескрываемым интересом.

- Смотри, брат! - воскликнула она. - Вот и мессир Корбьер.

В этот момент в зал вошел Иво. А следом за ним уныло плелся Турстан Фаулер. Со вчерашнего дня он успел протрезветь, хотя взгляд еще оставался мутным. Здоровенный сокольничий весь съежился, как будто желая стать незаметным. Он, несомненно, страшился своего разгневанного господина, но, судя по всему, настроился терпеливо сносить брань и попреки, лишь бы гроза поскорее миновала.

"А он-то зачем здесь? - удивился Кадфаэль. - На пристани его не было, и, судя по тому, в каком состоянии нашли этого бедолагу, он вряд ли сумеет что-нибудь толком вспомнить о вчерашнем вечере. Однако ему, похоже, есть что сказать, иначе Корбьер не привел бы его сюда. Он ведь вчера грозил, что для вразумления посадит этого малого на весь день под замок".

- А это шериф? - шепотом спросила Эмма.

Жильбер Прескот вошел в зал в сопровождении двух законников, с которыми советовался насчет соответствия своих решений обычаям, хартиям и жалованным грамотам. Сегодняшнее разбирательство еще не было судом, но от единоличного решения шерифа зависело, будут ли возмутители спокойствия освобождены до суда под залог и отданы на поруки своим отцам или же им придется дожидаться решения своей участи в темнице. Шериф - высокий худощавый мужчина с коротко подстриженной черной бородкой - держался прямо и энергично, и один лишь взгляд его проницательных глаз мог усмирить любого буяна.

Без лишних церемоний шериф занял свое место, и сержант вручил ему перечень имен взятых под стражу юнцов. Увидев, как он велик, Прескот поднял брови, что не сулило ничего доброго.

- Стало быть, именно эти лоботрясы учинили вчера беспорядок? промолвил шериф, разворачивая свиток и хмуро разглядывая его. - Ну что ж, мы этим займемся, но прежде надо рассмотреть более серьезное дело, касающееся смерти почтенного мастера Томаса из Бристоля. В котором часу его в последний раз видели живым?