Юрий Яровой - Зеленая кровь

— Допивай, — придвинул он мне мой стакан. — Промочи горло — хрипишь уже.

— Когда они начинают? — промочил я горло.

— Уже начали.

Еще одна новость. Представляю, с какими минами выслушают это завтра мои ребята: уже начали! А мы еще топчемся на месте. Так по крайней мере считает большинство чересчур горячих голов, начисто отметая все соображения о безопасности эксперимента, о методике работы, планомерности и так далее. В сущности, здраво рассуждая, мы занимаемся нелепейшим делом: человека, сформированного эволюцией для жизни в земной атмосфере, где углекислого газа никогда не было больше сотых долей процента, мы пытаемся заставить нормально функционировать в ядовитой для него атмосфере… Вариант «Д»! Конечно, на заводах, в кинотеатрах человек иногда дышит и таким воздухом — вынужденно, разумеется, и ограниченное время. Но мы-то ведь пытаемся эту атмосферу сделать для него нормальной! И другого пути, как утверждают боданцевские конструкторы, для нас нет: если хочешь создать реальную систему жизнеобеспечения для космических кораблей с неограниченным сроком полета, изволь космонавтов приучить жить в углекислой атмосфере. Мало им психических стрессов, несовместимости, перегрузок, так теперь надо перестраивать саму физиологию… Но что там у москвичей?

— И что же ты видел?

Хлебников усмехнулся:

— Сказку.

— А точнее?

— Весь комплекс.

Ну, могу представить. Москва — это не самодеятельность. Тут, черт побери, из-за каждого капнографа нужно объясняться чуть ли ни с директором института, бедняга Боданцев ездит к приятеляминженерам на заводы — выклянчивать резцы, сверла, метчики; аппаратура, особенно радио, вся, как выражается Боданцев, на соплях, о бактериологической стерильности Руфина Мардер проводит беседы с каждым техником, да и как ее соблюдешь — эту стерильность экспериментов, когда монтажники сидят чуть не друг на друге! В тесноте, острят, да не в обиде Провинция — что поделаешь! Однако ведь что-то творим…

— Видел гермокамеру. Там сейчас экипаж.

— Трое?

— Трое. Видел и аппаратуру.

— Байконур?

— Примерно. Во всяком случае, имеют все, что надо.

— Поставил вопрос о равноправии?

— Поставил.

— Обещали?

— Почему обещали? Утвердили.

Это уже лучше. Утвердили, значит, смету. Можно работать спокойнее. Больше всего меня беспокоит телеметрия, сидит человек в камере неделями, месяцами, а мы не имеем возможности контролировать все его жизненные функции. Какие там все! Сердце да дыхание… А выходит человек из гермокамеры, попадает в бокс — за голову хватаемся, мышцы расслаблены, какие-то побочные рефлексы, говорит шепотом, а о микробной флоре и говорить нечего — наводнение… С виду здоров как бык, а на самом деле… В изолятор: На две недели.

— Как у них с клиническими исследованиями? Это тоже больной вопрос. У меня в лаборатории всего четыре врача. Что они могут сделать? Только и обеспечивают дежурство — у гермокамеры, а все исследования приходится вести в городской больнице. А там у врачей при виде наших «больных» глаза на лоб лезут: смеетесь, что ли, над нами? Вся трагедия в том, что медицина и в самом деле умеет обращаться только с больными. Здоровый человек для нее часто загадка за семью печатями.

— Клинические? — Хлебников налил еще стакан вина, отхлебнул, причмокнул с удовольствием. — Своя клиника, разумеется.

Своя!

— А программа? Какая у них программа?

— Отработка трех типов системы жизнеобеспечения. Значит, там взялись за дело серьезно. Сразу три варианта. Все варианты, разумеется, физико-химические, на щелочах, как и предсказывал Циолковский, но кто может сказать, что надежнее? Московская «химия» или наша углекислая «биология»? Надежнее, пожалуй, наша система — мы копируем матушку-природу, нашу земную биосферу, но вот которая из систем безопаснее?

— Значит, москвичи уже отрабатывают готовые системы жизнеобеспечения?

— Готовые? — Хлебников отхлебнул еще глоток «Бычьей крови». — Не совсем. Читай дальше, — приказал он — К москвичам мы еще вернемся.

Читать дальше после такой новости? Читать рассуждения о гениальности идей Циолковского, когда уже идут испытания этих идей во плоти и крови? Несколько мгновений я с удивлением глядел на Хлебникова: что все это значит? Примчался чуть не с аэродрома (в гараж, поди, только заехал — «Волгу» взять), выложил нежданноенегаданное решение с вариантом «Д», затем подсунул какой-то доклад «от Адама», а между прочим сообщает о том, что в Москве нам поставили фитиль!

— Читай! — с нотками раздражения повторил Хлебников. — У нас с тобой на сегодня еще уйма дел, Стишов.

— Каких еще дел? — покосился я на часы: восемь двадцать

— Читай!

— Пожалуйста!.. «В условиях длительного космического полета…»

— Читай суть. Результаты экспериментов. Я перебросил пару страничек. Эксперимент… Подчеркнуто карандашом.

«В эксперименте участвовало шесть здоровых испытуемых — мужчин в возрасте двадцать два — сорок лет, предварительно тщательно обследованных в условиях поликлиники. Испытуемые находились в течение восьми суток, двести два часа, в камере, имитирующей кабину космического корабля. На протяжении указанного времени в камере поддерживались параметры атмосферы в пределах следующих величин: углекислый газ — четыре процента…» — Четыре?! Вот зачем он привез этот доклад… Четыре! Значит, кто-то ведет параллельные исследования? Это тоже новость. До сих пор по биологическим системам жизнеобеспечения мы считали себя некими монополистами — по крайней мере у нас, в СССР. А что делается в США… Ничего, кажется, пока не делается. Ждут наших результатов. Практичные американцы — ничего не скажешь. Но откуда этот Городинский с коллегами? Из Института медико-биологических проблем? Что-то не помню там таких… А, доклад! — вспомнил я, что Хлебников ждет продолжения — уставился на меня, аки бык. Пробежал глазами абзац: параметры атмосферы… Четыре процента углекислоты, кислород — в норме, двадцать один процент, влажность… Все остальное в норме.

— Результаты?

Пожалуйста, результаты… Я перебросил еще пару страниц. Анализ… Опять подчеркнуто карандашом.

— «Анализ полученных данных показывает, что почти у всех испытуемых на протяжении всего эксперимента сохранялось удовлетворительное самочувствие…»

— Выводы.

— Сейчас найду и выводы… Ага! «Следует отметить, что все испытуемые в первые часы «действия повышенной концентрации углекислого газа предъявляли жалобы на появление рези в глазах, чувство тяжести в голове, одышку…» У наших испытателей рези в глазах не было, но мы и работали с одним процентом углекислоты, а вот тяжесть в голове и одышка… Все так, все точно так.