Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
— В расчетах не напутали? — спросил он, подписывая очередную статью, и внимательно взглянул поверх очков на Кирилла. — С формулами тоже все в порядке? Мне ведь продираться сквозь ваши дифференциальные уравнения недосуг… Смотрите, ребята, я на вас полностью полагаюсь.
— Все верно, — растроганный очередным знаком благоволения, поспешно заверил Ровнин. В термодинамике он разбирался еще меньше. Несмотря на то, что все формулы были аккуратно вписаны его рукой.
— Я проверял, — подтвердил Ланской. — Но вообще-то, Евгений Владимирович, давно назрела надобность капитально заняться темой, — не удержался он от шпильки. — Требуется кропотливая мозговая атака и, хоть мы ценим ваше доверие, деловая критика.
Против ожидания, шеф не вспылил, хоть и отличался почти что детской обидчивостью.
— Разве я не понимаю, ребята? — сокрушенно вздохнул Евгений Владимирович. — Только и вы попытайтесь меня понять. Видите, что происходит? Я же себе совершенно не принадлежу… Но ничего, авось все скоро наладится.
Ланской внутренне содрогнулся от этого «авось». Особых надежд на отрадные перемены возлагать, разумеется, не приходилось. Он действительно видел, как Доровского, который работал по совместительству на кафедре и заседал в многочисленных комиссиях и ученых советах, рвали на части. Это было настолько привычно, что считалось вполне нормальным, чуть ли не само собой разумеющимся. Неотвратимо надвигающийся переезд лишь обострил и ускорил заведенное течение событий.
Но теперь, помимо коловращения привычных обязанностей, в жизни Евгения Владимировича возникла новая заманчивая стезя, влекущая на академические высоты. Сотрудники лаборатории, а вместе с ними и Кирилл, с растущим удивлением наблюдали, с каким откровенным упоением шеф играет, и это было самое точное слово, в свое членкорство. Как осваивает, радуясь каждой мелочи, новое положение с его почетными обязанностями и лестными привилегиями. Злые языки нашептывали, что он чуть ли не в пляс пустился, когда узнал, что ему полагается пусть весьма скромный, но все-таки фонд, предназначенный для выписки зарубежных научных изданий. И вообще, чего только не говорили про нового члена-корреспондента, столь ловко оставившего за кормой стольких потенциальных кандидатов. На то и существует завистливая молва, чтобы повсюду сопутствовать успеху. Для нее безразлично, когда он являет свой лучезарный лик: в победном взлете молодости или на склоне лет, когда уместнее подводить итоги, нежели строить планы на будущее.
Вопреки вполне понятной тревоге за собственную судьбу, Кирилл не мог осудить шефа, хотя и не упускал случая подбавить к общему шушуканью насчет «изменника» насмешливое словечко. Более того, он был единственным, кто в глубине души полностью понимал Евгения Владимировича и, следовательно, оправдывал… Мысленно ставя себя на его место, Кирилл, хоть и не без усмешки, приходил к лестному для самолюбия выводу, что поступил бы точно так же. Одного он не мог простить судьбе: срока. Время для жизненных перемен было выбрано чертовски неудачно.
«Почему не через годик, а именно сейчас, когда так важна каждая минута? — вновь и вновь задавался он совершенно бессмысленным вопросом.
И знал, что нельзя, потому что шеф, исчисляя оставшиеся годы, не принимал его, Киру Ланского, в расчет, и вообще случай капризен и всякий раз по-новому выбрасывает свои кости.
Кирилл покосился на посапывающего рядом Малика. Его мясистое лицо было сосредоточенно и странно подвижно. Гневно шевелились кустистые брови, отчетливо выпирали на вечно румяных щеках энергичные желваки, и раздувались, резко выбрасывая воздух, крупные ноздри. Все отчетливо вылепленные черты словно следовали в своем движении потаенному ритму.
«Проигрывает какую-нибудь скрипичную пьеску, — решил Кирилл. — Ему и горя мало. Живет сегодняшним днем».
Марлен, уйдя в себя, действительно слышал музыку. Именно слышал, а не играл, потому что был без остатка захвачен чистотой и математическим совершенством гармонии. Если бы его спросили вдруг, что это было, он, пожалуй, затруднился ответить точно. Возможно, юный Моцарт, а вернее всего, Бах… Музыка не играла в настоящий момент самодовлеющей роли, но лишь сопровождала развитие мысли и настроения. Он не любил терзать себя долгосрочными планами и, даже обдумывая альтернативные решения, уходил от тупиков, полагаясь на счастливый случай, который, когда возникнет такая надобность, не замедлит себя проявить. Разделяя распространенное заблуждение, Малик как бы изначально полагал, что имя его навеки занесено в некий надмирный список любимчиков. Повинуясь волшебной палочке, жизнь выстраивалась в ожидаемый ряд. Старшая получила первую четверку по химии — прекрасно, младшая делает успехи в сольфеджио — так и должно быть, жене прибавили пятнадцать рублей зарплаты — значит, прибавят еще, подвернулся по дешевке раздолбанный «Бехштейн» — починит по старой дружбе знакомый настройщик, и так каждодневно. В отличие от Кирилла, постоянно сжигавшего свой единственно сущий сегодняшний день во имя вожделенного завтра, Малик и от работы получал одни только радости. Составленная шефом программа себя оправдывала, установка выдавала по семь-восемь проб за смену, результаты прекрасно укладывались в хитроумные формулы Киры — о чем тогда горевать? Вот и сейчас Евгений Владимирович устроил встречу с директором крупнейшего металлургического завода, депутатом, Героем Труда. Разве это не удача? Не счастливый шанс, который другие ловят — не могут поймать годами! Напрасно Кира сомневается в том, что из этой затеи выйдет толк, нагромождая выдуманные сложности. Опасения почти никогда не оправдываются. Зато нечаянная удача подстерегает ищущего на каждом шагу. Это мировая закономерность, проявляющая себя в звуках, в музыке. Путь от сомнения к нежданной радости перерастает в знакомую тему, разворачивается в некую партитуру, которую легче услышать, чем прочитать с листа.
Директор комбината Порфирий Кузьмич Логвинов встретил молодых научных сотрудников радушно и, что называется, запросто: в шлепанцах и без пиджака.
— Кофейку не желаете? — предложил Порфирий Кузьмич. — Или чаю? Я, признаться, на чаек перешел. — Он привычно скользнул ладонью по левой стороне груди. — Мотор барахлить начал. Оно и понятно, шестой десяток разменял.
— А коньяк? — тонко улыбнулся Кирилл. — Помогает?
— Для снятия стресса, так сказать, и сосуды, говорят, расширяются… Так чай или кофе?
— Я исключительно за чай, — инстинктивно подлаживаясь под Логвинова, высказался Малик.
— Мне, если можно, кофе, — попросил Кирилл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});