Уильям Бартон - Бунт обреченных

Здесь, то есть в пределах видимости, находилось небольшое стадо афидов, примерно пара дюжин, может, еще пара экземпляров пряталась в туманной дымке на другой стороне. Среди них довольно отчетливо вырисовывались силуэты людей с длинными деревянными прутами, которыми они тыкали животных, направляя их в ту или иную сторону. Афиды медленно брели по колено в густой растительности, застенчиво срывая ее, сосредоточенно чавкая, затем глотая. Думаю, это из-за них в воздухе так сильно пахло метаном.

Немного в стороне от меня люди поймали двух афидов и крепко их держали, хотя животные и не думали сопротивляться. Упитанная самка с выступающим животом и отливающей металлом чешуей и откормленный самец, чьи половые органы походили на жирные надутые губы, попались на дешевую уловку людей, что держали их за передние конечности, прижимая живот к животу. Надсмотрщик-землянин с железным прутом под мышкой наблюдал за действиями подчиненных, широко ухмыляясь.

Глаза самки внезапно округлились, рот искривился, будто застыл в судорожном вздохе, а самец тем временем испустил долгое, протяжное мычание.

Из соединенных в единое целое клоак животных начала сочиться густая, вязкая жидкость серебристого цвета.

Скрип, скрежетание, чавканье…

Внезапно, встревожив всю Голубую станцию, послышался сигнал оповещения. Основное стадо афидов быстренько насторожилось и, забыв про корм, сбилось в кучу. Спаривающиеся животные обхватили друг друга, затем, упершись руками партнеру в грудь, с мерзким чавкающим звуком наконец разжали объятия.

Я услышал шепот отца:

— Господи! — Он пытался отступить и прижаться к стене, норовя встать поближе к пневматической двери.

Люди схватили самца, этого откормленного быка.

Он, естественно, попытался вырваться. Однако все его усилия оказались напрасными. Несчастное животное издало безнадежное мычание. Хотя оно и было готово к этому, но все же, поставленное перед фактом, наконец осознало безвыходность своего положения.

Люди выволокли афида на середину комнаты, где воздух был не так сильно насыщен испарениями, и сунули мордой в грязную воду. Клоака самца все еще раздувалась. Было видно, как серебристая вязкая жидкость смешивается с водой. Один мужчина сидел у афида на плечах, другие держали раскинутые руки И ноги, оставив без присмотра толстый хвост.

Тебе повезло на этот раз, афид…

Из тумана послышалось протяжное мычание других особей, позволившее предположить, что этихживотных тоже ждет подобная участь. Некоторым из них очень не повезет. Пришло время кормежки.

Поппиты начали спускаться с деревьев, пробираясь через заросли черной растительности, выползая на свет божий и собираясь около предназначенных им афидов. Они, собравшись на кровавый пир, представляли собой отвратительное, отталкивающее зрелище: красные глаза сверкают, зубастые пасти, в предвкушении обеда, хищно открыты. Хотя эти твари не смогут съесть много.

Когда первый поппит отхватил кусок мяса с хвоста животного, афид резко дернулся, вскрикнул и практически сбросил мужчину, сидевшего на его плечах. За первым укусом последовал еще один, второй, третий, сотня, тысяча… Афид кричал, вырывался, стонал, затем только дрожал, потом лежал без движения, беззвучно плача. По прошествии нескольких минут хвоста у него будто и не было…

Некоторые могут подумать, что в связи с дальнейшим развитием эволюции у определенных разновидностей в хвосте исчезли нервные окончания. Скажу только, что они ошибаются. Неверно думают и другие, те, кто наивно полагает, будто раса господ выращивает, или только собирается это делать, афидов с бесчувственными, онемевшими, ничего не ощущающими хвостами.

Есть бесполезные вопросы, на которые никогда не дождаться ответа, поэтому их и задавать не стоит.

Иногда изголодавшиеся поппиты съедают афида почти целиком, вырывая особо вкусные для них полоски мускулов из рук и ног, спины и груди, оставляя скелет и все еще живущие, сокращающиеся внутренние органы. Беспомощные животные теряют много крови и, лежа в грязи, скоро умирают, тихо и жалобно мыча.

Взглянув на отца, я увидел, что он не отрывает глаз от меня. В них застыло сомнение, вопрос и еще бог знает что. Я повернулся и пошел в направлении пневматической двери. Где-то позади меня плакал афид. Ему повезло, его съеденный хвост скоро отрастет вновь.

Был уже полдень. Мы поднимались по дороге, ведущей в аэропорт, в направлении центра старого города, где располагался дом господина. Эта часть была разрушена еще во времена моего отрочества: старые кирпичные здания покосились, развалились, не выдержав атаки хруффов. Мы даже толком и не знали, кто именно оказал сопротивление захватчикам, потому что трусливо прятались в подвалах и убежищах. Может, и никто, просто хруффы стреляли по зданиям, чтобы убрать их с дороги, как мешавшие препятствия.

Никакого бессмысленного уничтожения. Это прерогатива саанаэ или людей. Хруффы этим не занимаются. Очевидно, была какая-то причина для разрушения зданий, и я склонен полагать, что захватчикам просто понадобилась земля, плоская равнина.

Помню, непосредственно после Вторжения, мы любили играть в этих руинах. Нас привлекало абсолютно все — таинственный шум, иногда рвущиеся к небу тоненькие струйки дыма, странный запах и удивительные вещи. Старые магазины, маленькие торговые центры и тому подобные заведения нам порядком надоели. Нас манили верхние этажи зданий, куда раньше вход для нас был запрещен. Помню, как мы с Маршем и Дэви рыскали в развалинах тренажерного центра Джерри Гамильтона и массажного салона, пытаясь найти какое-нибудь уцелевшее оборудование для школьного гимнастического зала. Почти все было разрушено, потому что верхние этажи рухнули на нижние, разломав на куски блестящие спортивные снаряды.

Остатки верхнего этажа представляли собой месиво из разбитых керамических ванн для гидромассажа и огромного количества мокрых от дождя кроватей с отлитыми в них контурами человеческого тела.

Стоя на ветру тем прохладным, облачным днем на фоне свинцово-серого угрюмого неба, наша троица задумчиво смотрела на странные предметы и размышляла об их назначении.

Помню, как Марш стоял, держа в руке столь любимый латиносами огромный вибратор, окрашенный в оливковый цвет, задумчиво почесывал затылок и смущенно бормотал:

— Что ж это за чертовщина и для чего…

А Дэви, задыхающийся от хохота, отвернулся и вытер слезы, выступившие от смеха:

— Ну и болван же ты, Марш…

Думаю, мы тогда уже догадывались о предназначении предметов, на которые смотрели. Мы знали, что творилось в старые добрые времена в салоне Джерри Гамильтона, но все равно в это трудно было поверить: вибраторы, кожаные ремни, похожие на упряжь, игрушки для ванны, разломанные туловища сександроидов или, лучше сказать, жендроидов. Думаю, нам всем хотелось спуститься вниз и внимательнее рассмотреть разорванный пластиковый пах манекена, но мы постеснялись друг друга.