Генри Каттнер - Бесчисленные завтра

«Значит, все же не предвидение, — размышлял Йенг. — Но, судя по записям Ортеги, его видения не всегда соответствовали миру, о котором рассказывал ему Ван Бурен, — недаром же голос называет их „образными“. Другие вероятностные направления? Или все-таки — предвидения?»

— Запомните одно, — продолжал внушать голос с Омеги, — ядерный взрыв не так смертоносен, как вы себе воображаете. Не опасайтесь за Землю — она уцелеет. А пока существует сама планета, на ней сохранится и человечество, и цивилизация. Возможно, чтобы двинуться вперед, вам сначала придется сделать значительный скачок назад, но мы на это пошли — и, возможно, выиграли в главном: избавились от мнимых чудищ, наводящих ужас на человека в течение сотен тысяч лет. Промышленная революция могла практически немедленно избавить наше общество от преждевременного старения и многих недомоганий, например болезней сердца: их было нетрудно победить, если хорошенько постараться. Но никто не старался. Застойные привычки, доставшиеся обществу от прежних времен, не давали возможности развиваться. До девятьсот пятьдесят восьмого года не проводилось никаких серьезных исследований по мозговым кровоизлияниям. Изучение прогрессирующих микроинсультов явилось первым ударом по преждевременному одряхлению организма. Когда-то они заинтересовали Альвареса, но он признал их неизлечимыми. Нам же удалось с ними совладать… Запомните также, что перед тем как прийти к «свободе для», надо получить «свободу от». Как раз это — камень преткновения для серой массы. Если вспомнить времена Второй мировой войны, все охотно признавали, что наука сделала гигантский шаг вперед, что малая толика средств, затраченных на войну, вполне могла пойти на технологические изыскания, и затраты, несомненно, окупились бы. Но все ждали прецедента. Конгресс медлил, и все медлили… До тысяча девятьсот сорок первого года ядерные исследования носили случайный характер. Когда же явился прецедент, государствам ничего не оставалось, как начать изучение атома — или погибнуть… Сейчас ваш мир на пороге краха. Вам пора избавиться от ВКМ. Вы пытаетесь заделывать прорехи в дамбе, которые исчисляются уже тысячами. Разрушьте эту дамбу. Осуществите свой замысел. Пусть Бриден взорвет урановый реактор. ВКМ исчезнет с лица Земли — правда, вместе с некоторым количеством людей. ВКМ умрет, но само человечество выживет. Первоочередная, жизненно важная задача — разрушить ядерный реактор номер один. Пока вы этого не сделаете, все усилия обречены на провал. Для массового сознания ядерные реакторы — краеугольные камни, на которых зиждется власть Комитета. Лишившись символа, реальность станет уязвимой для атаки.

Голос смолк. Йенг сидел неподвижно, созерцая стоящий перед ним аппарат. Он пытался проницательным умом совместить услышанное с невообразимо сложными вероятностями, заложенными в его память. Мировое устройство — вещь непростая: колеблющиеся факторы воздействия, отклоняющиеся вероятности да еще всевозможные осложнения.

Он легонько потер лоб. У Йенга болела голова — несильной, ноющей болью. Он вдруг ощутил необъяснимое раздражение. Такие вычисления должны выполнять специальные машины, создать их вполне под силу современной инженерии. Разумеется, при ВКМ их конструировать никто не разрешит.

Итак, его мозг должен заменить такую машину. Но будучи человеком — и далеко не столетним, без знаний и опыта, присущих почтенному возрасту, — Йенг осознавал, что не может претендовать на непогрешимость. Малейшая оплошность памяти приведет к полному провалу.

Не мог он и переложить ответственность на подчиненных. После эмбарго ВКМ, ограничивающего передвижение, в распоряжении Йенга осталось не так много сведущих сотрудников. Искалеченная, почти парализованная организация должна была кое-как ковылять к намеченной цели. Если бы удалось выполнить программу-минимум — найти Бридена, проникнуть в реактор номер один и осуществить ядерный взрыв — тогда чаша весов, склоняющаяся к провалу, взлетела бы вверх, к успеху.

Интересно, разыскал ли уже доверенный человек Илзы в Сан-Франциско Джозефа Бридена?

Не разыскал. До Сан-Франциско Бриден не долетел.

Путешествуя на реактивном самолете со сверхзвуковой скоростью, не слишком любуешься пейзажем, и Бриден узнал, что достиг западного побережья, только когда на потолке зажглась предупредительная надпись. Он с трудом вспомнил, что, оказывается, передумал лететь в Нью-Йорк, но затруднился с объяснением почему. Понимая, что немедленная смена курса самолета вряд ли может быть абсолютно гарантирована, а особенно сейчас, во время отпуска (Бриден посвятил последние полчаса прослушиванию сводок новостей, откуда и узнал об охоте на неокультуралистов и международном эмбарго), он все же взял микрофон визора и запросил направление на Денвер. Лайнер описал в небе гигантскую дугу и стал набирать высоту, нацелившись на восток вместо запада. В конце концов он приземлился в аэропорту Денвера, в то время как в Сан-Франциско специальный агент Илзы Картер напрасно поджидал свою жертву.

Бриден нанял вертолет и тут же настроил связь, чтобы вызвать жену. Маргарет дома не оказалось, но автоответчик сообщил, что она скоро вернется. Тогда Бриден откинулся на спинку кресла и попытался определить, откуда взялось это странное помутнение разума. Полного расслабления, испытанного ночью, теперь как не бывало. От него осталось неясное и тревожное ощущение какой-то ошибки, упущения, слишком смутное, чтобы в нем разобраться.

Какой-то символ, или слово, или знак — но какой? Усилием воли Бриден прогнал эти мысли и с удовольствием представил, как отдохнет за неделю рядом с Маргарет. Заманчивая перспектива — так ему казалось, пока он не взглянул в глаза жены. Тогда его сознание заволокло туманом.

Возвращение происходило поэтапно, под воздействием постгипнотических команд. Время от времени Бриден ощущал проблески сознания и отмечал, что находится то в Миссури, то в Огайо, то в Пенсильвании, испытывая при этом настоятельную потребность застолбить следующий пункт пребывания и безотлагательно связаться с Маргарет посредством визора. Каждый такой этап был отдельным звеном пути, во время которого Бридену не требовалось ни думать, ни наблюдать. Ведомый гипнозом и специальным агентом, он в итоге добрался до секретного убежища.

Все, что произошло потом, не назовешь иначе как смутным и странным. От Бридена ничего не требовали. Его не понуждали к каким-либо действиям — лишь предлагали выслушать, уяснить и понять. Время для принятия решения еще не наступило. Словно во сне — а Бриден и вправду спал наяву — он безропотно следовал за кем-то по подземным коридорам и помещениям, слушал и наблюдал, не задавая вопросов, хотя почти все, что ему довелось там увидеть, было передано в наш мир с Омеги, то есть оказалось для Бридена совершенно новым. Он все еще находился во власти гипноза, интенсивность которого то ослабевала, то возрастала, в зависимости от требуемого эффекта. К нему вернулись утраченные обрывки воспоминаний: признания, сделанные Илзой Картер у нее на квартире, и смысл зодиакального знака. Но Бриден по-прежнему оставался лишь зрителем бурно разворачивающейся вокруг него деятельности. От него уже ничего не скрывали, это было очевидно. Напротив — и Йенг, и другие настойчиво втолковывали ему информацию о подпольной организации, об ее целях, задачах и этапах развития. Вместе с Йенгом он прослушал запись голоса, пришедшего с Омеги. Вместе с Илзой Картер он наблюдал, как Луису и Де Анце вводят успокоительное. Он видел Уродца — монстра, неподвижно покоящегося в резервуаре.