Елена Грушко - Созвездие Видений

А если этот старец — просто сумасшедший?.. Да, но откуда ему знать слова «имит Невр»! И речь, его речь!

Судорога прошла по лицу старика, по телу… Он скорчился, роняя посох, хрипя: — Загостился я в этой жизни…

— Что с вами? — невольно воскликнул Север, забыв, что перед ним не настоящий человек, подхватывая одной рукой посох, а другой — старика и вновь обретая ясность мысли от неправдоподобной легкости его тела.

Да, имит, несомненно. Сложные методы моделирования имитов, начатки которых, конечної были известны и Первым, а уж само собой Невру, давали возможность наделять имита не только развитой духовной и умственной организацией, но и большим числом физических параметров, даже весом. А этот — легок что перышко! Похоже, он цепляется за посох уже потому, что иначе его просто унесет ветром. А как бледен! Если бы перед Севером стоял человек, можно было бы сказать, что он снедаем тяжким предсмертным недугом. Но имит?.. И однако же взор старца меркнет. Меркнет…

Но вот, условно собрав последние силы, он тяжело повернулся и, хватаясь за деревья, потащился вглубь леса. Север машинально тронулся следом.

Через некоторое время старик замер веред холмом, поросшим травою, — и повалился наземь.

— Отсюда… отсюда… — прошептал он невнятно.

Север обошел холм — и вдруг ему показалось, что меж кочек что-то темнеет. Вмиг разбросал их… камень. Плита. Лежит косо, кое-как, будто кто-то совсем недавно сдвигал ее.

Поднатужившись, Север столкнул плиту н просунул голову в темное отверстие. И тут же пеленгатор, к однотонному писку которого он уже притерпелся, подал другой голос. Второй маяк!

Север втиснулся в лаз и почти тотчас на его пути оказалась еще одна косо повернутая плита, а за нею… Он оцепенел, ощутив руками цельнолитую металлическую поверхность!

Что же там, за стеной? Несомненно — тайник Первых. И — догадка медленно прошла в мозгу — Невр мог, предчувствуя кончину, создать имита, практически обеспечив его бессмертием: подсоединив имитограмму, заряженную его духовной и мыслительной энергией, к блокам питания, работающим на один из тоннелей. До тех пор, пока целы блоки — а они, можно сказать, вечны, — цел имит: полноценная, мыслящая и чувствующая копия командора.

Но что же произошло? Почему создается впечатление, будто старик вот-вот испустит свой последний вдох? И почему здесь, в тайнике, опущена аварийная (Север вспомнил схему) стена?

Ответ один. В тайнике аварии. Блок, жизнеобеспечивающий старика, поврежден. Вот он и приплелся, сюда почти бессознательно — то ли пытаясь продлить жизнь, то ли за смертью…

Что же там? Север торопливо ощупал стену. Ну, такая толща… А если попробовать лазерным резаком? Кроме обыкновенного ножа, это его единственное оружие.

И Север досадливо тюкнул себя в лоб кулаком: нет, Меда определенно свела его с ума. Забыты все задачи, дела, опасности, забыты элементарнейшие основы поведения звездопроходцев!

Ладно. Не время сейчас. Если удастся устранить аварию в тайнике, может быть, будет продлена жизнь имита Невра!

Он отодвинулся на максимальное расстояние от металла под защиту полуразрушенной каменной плиты, бывшей, как он понял, некогда стеною тайника, и, прикрывая ладонью глаза, нажал на спуск.

Удар!..

Синяя молния пронзила металл, и рваная трещина зазмеилась по нему. А в эту трещину ринулось пламя. О, так в тайнике пожар?!

С быстротой змеи Север скользнул в лаз обратно, и тут за стеной что-то глухо ухнуло, полыхнуло, щель расползлась — и немыслимое, чудное, феерическое зрелище открылось глазам Севера!

Он увидел зависший на краю орбитального коридора «Род-1», окруженный сверкающим кольцом тысяч и тысяч спускаемых аппаратов.

Он увидел имита Тора, сражающегося в открытом космосе со змееглавым и огромнокрылым чудовищем.

Увидел прекрасную Афройю, выходящую из пенистых морских волн.

И Словена, отражающего в одиночку нападение тьмы разъяренных зверей, одетых чешуйчатой броней.

И Гора в длинных белых одеяниях, разглядывающего сквозь закопченный осколок солнечное затмение.

Мелькнуло искаженное смертной судорогой лицо Стрнба, пронзенного тучей стрел.

И Будд с его странной, потусторонней улыбкой восходил на высокий костер…

Он видел огромный остров, настигнутый волной, и беломраморный город, залитый огненной лавой. Он видел конницу в полном вооружении, несущуюся прямо на него, — и еще сотни, сотни других картин, которых не могло разом воспринять око. И все это было бесшумно, мгновенно чередовалось — и Север понял, что в этом тайнике находилось, кроме всего прочего, бесценное хранилище имитограмм Первой Экспедиции… и вот теперь они горят на его глазах!

Но тут вновь полыхнуло огнем, ударил взрыв, земля взметнулась высоким столбом… Севера подбросило в воздух, понесло, и он успел увидеть, как меркнет, гаснет очертание тела старика, распростертого на траве. Невр, командор Невр вновь переживал свою смерть!..

И стало Северу пронзительно ясно, что последний след Великой Экспедиции исчез вот сейчас, на его глазах. А может быть, остались еще где-то хранилища, остались имиты великих звеэдопроходцев — вечные призраки, вечная память о деяниях богов!

Невра внизу уже не было, словно и самый дух его расточился по земле. «Загостился я в этой жизни…»

А потом раздался новый взрыв, еще сильнее прежнего, — Север почувствовал, что резко падает, потом вдруг чьи-то когти подхватили его, вцепились в тело — и все смерклось в его глазах.

Испокон веков известно: первый банный пар — здоров. Другой — крепок. Третий — хмелен. Ну а четвертый… Каков четвертый, мало кому ведомо, ибо нет на свете человека, который в четвертом пару жив бы остался. Четвертый пар — не для людей. Он для навий. Для нежити…

Долгонько привелось Нецыю ждать, пока все Лаюново семейство намоется. Никак не гасла лучинка в баньке, никак не смолкали голоса. Но наконец прошли по узкой тропке к избе сам Лаюн и два его старших сына, которые парились последними, и Нецый привстал было, да тут же и снова прилег в траву. Ну уж нет. Не привыкать ему караулить. Лучше подождать. Лучше пусть и не глянет на него сила злая. Потом, потом…

И он опять лежал, весь сжавшись, слушая, как вдруг раздался плеск да визг, глядя, как сине-белым мертвенным светом зажглось изнутри волоковое оконце, заиграли в нем причудливые тени…

Потом стукнула печная заслонка — и все стемнелось да стихло, но не скоро еще он шевельнулся, подошел, открыл разбухшую дверь, заглянул…

Ему пришлось постоять в темноте, чтоб глаза обвыклись, и весь он при том дрожмя дрожал: а ну как не все навьи исчезли? ну как Баенник из угла кинется, оморочь наведет, до смерти допарит?..