Юрий Петухов - Приключения, Фантастика 1992 № 4-5

И в этот миг наверху что-то загремело, заскрежетало — сдвинулась невидимая дотоле крышка. И вниз, на сырую и бугристую землю темницы, спрыгнули двое — наверное, все те же, несокрушимые и неунывающие Гмых со Хмагом — во всяком случае так подумалось Ивану.

— Ну что, — угрюмо пробурчал он, — опять будете приветствовать с прибытием на Хархан-А, сволочи?

Один из спрыгнувших ответил гундосо:

— Это не Хархан-А, и не Ха-Архан, слизняк, и тем более это не Харх-А-ан, понял? Это промежуточный слой, дурак!

— Ага, понятно, это Меж-хаарханье, так? — с сарказмом вопросил Иван.

— Нет, не мели попусту, слизняк, не опошляй того, о чем не имеешь представления! — сказал другой. — Это обычный изолятор для тех, кто любит шустрить в квазиярусах, А в Межарха-анье еще попадешь. Может быть, попадешь!

— Спасибо хоть на этом, — сказал Иван.

— Нам твоих благодарностей не надо, — заявил гундосый и с размаху ударил Ивана ногой в лицо.

— Да-а, попадет он, разбежался! — проворчал другой. — Туда перевертышей не берут, нужны они там больно!

— Там его и обернут разом! — сказал гундосый.

Иван переждал, пока утихнет боль. И спросил. Он не мог не спросить. Правда, вопрос получился странным:

— Это вы, что ли?! Эй, Гмых, отзовись, ублюдок?! А ты, гнусная твоя рожа, Хмаг, не узнал меня?! Зачем пожаловали сюда, палачи проклятые?!

— Опять грубит! — сказал гундосый.

А второй пояснил:

— Ты ошибаешься, приятель, никаких гмыхов и хмагов в Системе нету, даже кличек таких тут не услышишь! Это у тебя от твоего тупоумия слуховые галлюцинации, понял?!

— Не понял, — упрямо ответил Иван.

— Тогда получай!

Ивану со всей силы ударили в солнечное сплетение. Он задохнулся, потом закашлялся. Изо рта потекла на щеки, лоб, а потом и на пол кровь.

— Тебе уже давно пора бы понять, что здесь ничто не повторяется! Здесь не слизнячий мир! Ну ладно, давай слазь-ка!

Иван не понял.

— Как это? — переспросил он.

— А вот так!

Они ухватили Ивана за руки и потянули вниз с такой силой, что он взвыл от боли в ногах и позвоночнике.

— А ну, взяли!

— Только разом! И-эх!!!

— А-а-а-а!!! — завопил Иван. Он не мог терпеть.

И даже если бы и мог, не стал бы сдерживать себя. Ему было наплевать, что подумают о нем эти палачи.

— Чегой-то не выходит, — озадаченно пробубнил гундосый.

— Чегой-то! Чегой-то! — сыронизировал другой. — Дергать надо лучше, вот и все!

Они снова вцепились в Ивана.

— Только по моей команде!

— Давай уж, чего тянешь!

— И-ех, взяли!!!

Иван не успел почувствовать боли. Крюк вылетел из потолка и ударил его по затылку. Дальнейшего он не помнил.

Очнулся он лежащим в совершенно другом месте. Руки и ноги были раскинуты. Иван хотел поднести руку к лицу — не получилось. Другую тоже что-то удерживало. Он почувствовал себя распятым на какой-то жесткой и холодной плахе. И он не ошибся, так оно и было.

Прямо над ним висело в воздухе, ни о что не опираясь, не прицепленное за что-то, черное яйцеобразное тело. Ивану даже показалось, будто это подаренное ему Хлодриком яйцо-превращатель. Но он сам увидал, что ошибся, это была другая, пусть и сходная, штуковина. Выше торчали непонятные, громоздкие аппараты, направленные своими раструбами на лежащего Ивана. Их было много, но назначение этих аппаратов оставалось для Ивана неизвестным. Да и какая теперь разница! Иван почувствовал, что влип окончательно, крепко.

— Как самочувствие? — спросил кто-то невидимый.

— Нормальное, — машинально ответил Иван. И сам поразился своему дурацкому ответу.

Невидимый заскрежетал, заскрипел — видно, ему стало смешно от чего-то. Иван дернулся со всей силы, но зажимы были прочными и надежными.

— Не стоит нервничать, — предупредил невидимый, — лежи спокойненько, и все будет путем! Через три часа сам себя не узнаешь! Небось, отвык уже, а?

Иван не понял, от чего он должен был отвыкнуть. Его волновало другое.

— Где я? — спросил он.

— Там, куда стремился.

— А если поточнее?!

— В Меж-арха-анье, слизняк, тебе же объясняли много раз, что к чему, — недовольно просипел невидимый.

— Ага, — съязвил Иван, — мне объясняли, а вы присутствовали при этих объяснениях, все слыхали, все знаете!

— Нам без этого нельзя — конечно, знаем!

Из Ивана вместе со словами полилась желчь:

— Ну понятненько, ясненько, все-то вы обо всем знаете, все-то вы понимаете, только вот сказать не можете, у нас тоже есть такие — все понимают, глядят понимающими глазами, потявкивают, повизгивают, подвывают, а вот сказать, ну никак не могут!

— Намек понял, — заявил невидимый, — сам такой!

Разговор сначала перешел в перепалку, потом стал переходить в склоку. Но невидимый вдруг сгладил все, заскрипел, захохотал. Иван то ли от нервов, то ли поддавшись его заразительному смеху-скрежету, тоже рассмеялся. Да еще как! Будто он не распятым на холодной и жесткой плахе лежал, а стоял в комнате смеха у эйфороматов, которые могут растормошить покойника недельной давности.

Он смеялся, и ему становилось легче, словно некий тяжкий груз сваливался комьями или пластами с груди. Впервые за все время пребывания в этой идиотской и не поддающейся логическому истолкованию Системе он чувствовал себя столь расслабленным, легким, беззаботным.

Но невидимка так же неожиданно, как и начал, прервал свой захлебывающийся смех. И стал вполне серьезно объяснять Ивану, что к чему, да еще таким тоном, так разжевывая все, что Иван ощутил себя олухом необычайным.

— Мы сейчас в Меж-арха-анье. Сюда сходятся связующие нити всех трех частей псевдопланетной подсистемы, базирующейся на Хархане-А, Харх-А-ане и Ха-Архане, понял?

— Пытаюсь понять.

— Так вот, каждая часть равноудалена от квазицентра на двадцать один световой год… э-э, световой год, надеюсь, ты знаешь, это не время, это расстояние, которое преодолевает луч света за ваш земной год…

— Не надо разжевывать, я не школяр, — перебил Иван. Его возмутило то, что с ним говорят как с молокососом-дебилом.

— Похвально! — заметил невидимка. — Но продолжим наш ликбез! Итак, центр этот существует на известном расстоянии от известных частей. И одновременно он находится в самом ярде каждой, повторяю, каждой части.

Ивану показалось, что голос очень похож на голос молодого и неспившегося Хука Образины, что невидимка и есть тот самый непонятный и нигде толком не существующий доброжелатель. Хотя ощущалось и различие. Иван не мог понять — в чем, какое, но оно было.