Сергей Саканский - Искатель. 2009. Выпуск №05

— С вами хочет говорить Президент.

Я встрепенулся. Хозяина за столом не было. Человек кивнул мне, приглашая следовать за ним.

Первое лицо государства поджидало меня в садовой беседке. Тихо струился фонтанчик. Кенар скакал по подвешенной кормушке, отгоняя голубеньких попугайчиков, ворчливо стрекотавших на него.

Президент пригласил жестом присесть.

— Наслышан о ваших способностях, молодой человек. Сколько вам, двадцать?

— Скоро будет.

— Замечательный возраст! И такой успех. Рад за вас Искренне. И хочу предложить работу не менее интересную, но более масштабную. Тем более в ближайшее время в Управлении вас ожидают малоприятные процедуры. В ЦРУ уже просочилась информация, что в Минобороны России работает гений аналитических изысканий. Противники вас будут искать, а друзья прятать. Это скучно и утомительно.

Президент приблизил свое лицо и строго глянул в глаза.

— Советником ко мне пойдете? Поле деятельности — без пределов, как и величина благодарности. Никакой кабинетной рутины — контакт только со мной или ближайшим помощником. Упакуем вас под среднерусского обывателя — никакая разведка в мире не докопается. Я вам тему, вы — решение. Ну?

— Согласен.

А что тут думать? Такой шанс! Да мы с моим Билли… Короче, я был пьян и смел.

Ну. и отлично! — Президент хлопнул меня по плечу. — Хотите вернуться к столу?

— Нет, лучше по-английски…

— Тогда поезжайте, устраивайте ваши личные дела, а мы похлопочем о служебных.

Президент был прав, говоря о моих личных делах: они, в отличие от служебных, были неважнецкими. От нас Добчинский ушел вместе с Бобчинским. Однажды за столом объявил мой папашка, что любит другую женщину, что у них растет сын, который уже ходит и скоро научится говорить. Бабушка, проникнувшись сутью произнесенного, громко всхлипнула, укутала нос в салфетку и отбыла на кухню. Потом мама встала из-за стола, подошла к мужу, поцеловала его в прогрессирующую лысину и сказала:

— Ты правильно поступил, предпочтя любовь условностям.

И удалилась к себе, красивая, гордая, несокрушимая. Об этом свидетельствовали ее прямая спина и легкая походка мастера спорта художественной гимнастики. Но зеркальные створки двери выдали ее, отразив несчастное лицо в потоках слез. Я это увидел и в тот же миг возненавидел отца.

Не думаю, что мама любила мужа и была сильно огорчена изменой и предстоящей разлукой. Скорее, плакала оскорбленная гордость отвергнутой женщины.

Но как он мог! Я сидел надутой букой, не зная, что сказать. Впрочем, отца, видимо, и не очень-то интересовало мое мнение — по крайней мере, в данный момент.

Он прихлопнул по столу ладонью, сказал: «Так», оделся, вышел из квартиры и не ночевал в ней.

Родители без проволочек оформили развод. Оказалось, молодоженам негде жить, и мама щедро предложила им нашу квартиру. Мы же перебрались к деду. Генерал написал маме дарственную на московскую жилплощадь и обосновался на даче. Заглянув туда однажды ненароком, я обнаружил бывшего секретаря Машеньку в роли хозяйки и двух ее очаровательных дочек-двойняшек, лицеисток. Бесшабашные девицы тут же окрестили меня «племянником» и втравили в разборки с приехавшими на электричке кавалерами. Мне пришлось продемонстрировать, как я ловко разбиваю кулаком кирпичи, и добавить на словах:

— Ваши бестолковки от такого удара лопнут веселей арбуза.

Парни поверили и, не дожидаясь обратной электрички, пошли ловить попутку.

Двойняшек это ничуть не огорчило, даже наоборот. Я дал им слово бывать у деда чаще. Добираясь до дома, решил жениться на обеих сразу, чтобы все хорошее оставалось в семье, не распыляясь.

Об этом я заявил Билли. Тот одобрил:

— С точки зрения продолжения рода человеческого, полигамный брак гораздо продуктивнее.

Ну, вот и договорились.

Произошло событие гораздо печальнее папашкиной измены — бабушка умерла. Ей в те дни было вдвое тяжелей: к переживаниям из-за развала семьи добавились тяготы неопределенности собственной судьбы. Все были заняты своими проблемами и забыли о ней — тихой, скромной, терпеливой. Семья развалилась на две половинки, и ни одна из них не звала к себе бабушку. Бобчинский молчал — может, думал, что она, как само собой разумеющееся, останется с сыном — самым родным ей человеком. Но само собой могло разуметься, что она уедет с любимым внуком.

Мы увязывали личные вещи и прислушивались к моторным звукам за окном. Бабушка суетилась — то помогая нам, то садясь в сторонке, отрешенно и горестно вздыхая. Мама поняла ее состояние. Она обняла свекровь, чмокнула в щеку:

— Вы же с нами, Валентина Ивановна? Что-же вы не собираетесь?

— Да-да, — бабушка всхлипнула и ушла в свою комнату.

Мы подумали — собираться.

Вспомнили о ней, когда в прихожей затопали грузчики.

Она сидела у столика, положив на него руки, а голову откинув к стене. Глаза были открыты, но жизни в них уже не было.

Вещи отправили на новую квартиру, но задержались в старой еще на два дня — устраивали бабушкины похороны.

Гроб стоял на табуретках перед подъездом, когда подъехал генерал. Он так свирепо зыркнул на бывшего своего зятя, 4fo бедолага юркнул в свою машину. На кладбище стоял одинокий, жалкий, под зонтиком — моросил дождь. Когда уехал дед, приблизился к нам и протянул руку. Я недоумевал — прощения просит, милостыню? Сообразила мама — и положила в его ладонь ключи от квартиры (у нас двойная дверь). И я положил свои. Думаю, была бы жива бабушка, и она бы положила. Вот так мы расстались.

На девятый день бабушкиной смерти мама накрыла стол положенными яствами, заказанными в ближайшем ресторане. Ждали генерала. Он обещался, а потом позвонил и извинился — дела. Мы начали угощать друг друга. Позвонил Бобчинский, и я ушел с трубкой в свою новую комнату. Отец гулял с маленьким сыном, приглашал меня присоединиться. Тон мой был до смерти ледяной:

— Вы номером ошиблись, гражданин, отец мой погиб, испытывая самолет.

Бобчинский помолчал немного и тихо произнес:

— Царствие ему небесное.

Добчинский с ним согласился, и оба отключились.

Через полчаса он позвонил маме на домашний телефон и начал выговаривать ей, что она, мол, настраивает сына против него. Мама включила громкую связь и слушала не перебивая.

— Все? Ты знаешь, а я уже начала говорить любопытствующим, что у Лешки никогда не было отца — он зачат из пробирки.

— Не поменяла ему отчество на Пробиркович? — буркнул отец зло.

— Ты знаешь, как раз над этим думаю.

После их разговора я заметил маме:

— Ты строга с ним.