Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

— Кавор, я больше не могу.

Он обернулся и с ужасом посмотрел на меня.

— Надо потерпеть.

— Меня мучит жажда, — настаивал я, — посмотрите на мои губы.

— Я тоже чувствую жажду.

— Ах, если бы остался хоть кусочек того снега!

— Нет, он растаял весь. Мы перенеслись из арктического пояса в тропический со скоростью одного градуса в минуту…

Я стал сосать свою руку.

— Шар! — сказал Кавор. — Только в нем наше спасение.

Мы возобновили поиски. Я думал только о еде, о прохладительных напитках; особенно хотелось мне выпить пива. Я вспомнил о ящике пива, который остался у меня в погребе в Лимпне. Припомнилась мне также и кладовая с припасами: холодное мясо, паштет из почек — нежное мясо, почки и жирная подливка. Я даже начал зевать от голода. Мы выбрались на равнину, покрытую коралловыми мясистыми растениями, которые с треском разламывались от прикосновения. Я поглядел на поверхность излома. Растение походило на съедобное. Мне показалось, что и пахнет оно недурно

Я отломил ветку и обнюхал.

— Кавор! — прохрипел я.

Он взглянул на меня, и лицо его искривилось в улыбку.

— Нельзя, — сказал он,

Я бросил ветку, и мы продолжали пробираться через эти соблазнительные заросли.

— Кавор, — спросил я, — почему нельзя?

— Яд! — сказал он, не оборачиваясь.

Мы проползли дальше. Наконец я не выдержал.

— Я все-таки попробую.

Он жестом хотел остановить меня, но опоздал. Я уже набил себе полный рот. Он присел, наблюдая за выражением моего лица. Его лицо исказилось гримасой.

— Недурно! — сказал я.

— Неужели! — воскликнул он.

Он наблюдал, как я жую, на лице его выражалось колебание между желанием и запретом. Наконец он не держал и набил себе рот. Несколько минут мы жадно Растение походило на гриб, но ткань его была гор более рыхлая, и при проглатывании согревало горло. Сначала мы испытывали просто механическое удовлетворение от еды, потом кровь у нас начала двигаться быстрее, и ощутили зуд на губах и в пальцах. Фантастические мысли ключом забили в нашем мозгу.

— Как тут хорошо, — сказал я, — адски хорошо! Какая прекрасная колония для избыточного земного населения! Для избытка земного населения!

И я сорвал новую порцию.

Я радовался, что на Луне есть такая вкусная пища. Муки голода сменились теперь беспричинным весельем. Страх и подавленное настроение исчезли. Я смотрел на Луну не как на планету, с которой нужно поскорее убраться, а как на обетованный рай для человечества. Я позабыл о селенитах, о лунных чудовищах, о проклятой крышке шахты и о пугавших нас звуках. Так подействовали на меня лунные грибы.

Кавор ответил одобрительно на мое повторенное в третий раз замечание об «избыточном населении». Я почувствовал головокружение, но приписал это действию пищи после долгого голодания.

— Вы сделали великое открытие, Кавор, — пробормотал, — вро… вроде картофеля.

— Что? — удивился Кавор. — Великое открытие вроде картофеля?!

Я посмотрел на него, удивленный хрипотой его голоса и несвязным выговором. Очевидно, он опьянел от грибов, возразил, что он заблуждается, полагая, что он открыл Луну, — он только добрался до нее.

Я положил руку на его плечо и пытался разъяснить ему это обстоятельство, но мои объяснения оказались лишком мудреными для его мозга. Да и мне было трудно высказать ясно свои мысли. После минутной тщетной попытки понять меня (неужели мои глаза стали такими же рыбьими, как у него?) он пустился разглагольствовать на другую тему.

— Мы, — объявил он торжественно, икая при этом, — продукт нашей пищи и питья.

Он повторил эту фразу, а я стал оспаривать его положение. Вероятно, я немного уклонился в сторону от предмета спора, но Кавор все равно не слушал меня. Он поднялся, опираясь рукой на мою голову, и стоял, озираясь по сторонам, совсем не боясь лунных обитателей.

Я пытался доказать, что стоять опасно, но не мог привести веских доказательств. Слово «опасно» перепуталось у меня со словом «нескромно» и в конце концов перешло в слово «нахально». Я обращался с речью преимущественно к посторонним, более внимательным слушателям: к коралловидным растениям. Я чувствовал, что необходимо выяснить путаницу с Луной и картофелем, и пустился пространные рассуждения о важности точного определения в доказательствах. Мое самочувствие было уже такое приятное, как сначала.

Затем каким-то образом я перескочил к проекту колонизации.

— Мы должны аннексировать Луну, — говорил я, без всяких колебаний. Это наше призвание. Кавор, мы сатапы… То-есть — сатрапы. О такой империи не меча даже Цезарь! Будет пропечатано во всех газетах. Ко… компания Кавореция… да… компания.

Я совсем опьянел. Я пустился в перечисление всех конечных благодеяний, которые наше прибытие может принести Луне. Стал доказывать, что прибытие Колумба было благодетельно для Америки; потом запутался и продолжал бессмысленно повторять: «Подобно Колумбу!»

После этого момента мои воспоминания о действий на нас лунного гриба становятся туманными. Помню, что мы возмущались проклятыми насекомыми и решили, что позорно прятаться здесь, на спутнике Земли; мы набрал полные пригоршни коралловых грибов, очевидно, для самозащиты и, не обращая внимания на уколы шипов, вышли на припек.

Почти тотчас же мы встретились с селенитами. Их было шестеро, они шли гуськом по каменистой долине, издавая свистящие жалобные звуки. Они заметили нас, смолкли и остановились, как животные, повернув головы к нам.

Я сразу отрезвел.

— Насекомые, — бормотал Кавор, — насекомые… И они воображают, что я буду перед ними ползать на животе, на позвоночном животе!

— На животе! — повторил он с негодованием.

Затем вдруг в ярости он сделал три больших шага и прыгнул к селенитам. Прыгнул он неудачно, — несколько раз перекувырнулся в воздухе, перелетел над ними и исчез с треском среди кактусоподобных растений. Как отнеслись селениты к этому странному и, на мой взгляд, невежливому вторжению непрошенного гостя с иной планеты, — не сумею сказать. Кажется, они повернулись назад обратились в бегство.

Но хорошо не помню.

События перед наступившим потом беспамятством слабо отпечатлелись в моем мозгу. Помню, что я шагнул, чтобы последовать за Кавором, но споткнулся и растянулся между камнями. Мне сделалось дурно, и я потерял сознание. Смутно вспоминается мне какая-то борьба, потом металлический зажим…

Мои последующие ясные воспоминания касаются уже нашего плена в глубине под лунной поверхностью. Мы очутились в темноте, среди странных беспокойных звуков; тело у нас было покрыто царапинами и синяками, голова же мучительно болела.