Конни Уиллис - Не считая собаки

Мод направлялась к двери на станцию.

– Посмотрю время. Может статься, это не дядюшка опаздывает, а поезд пришел раньше.

Я с готовностью вытащил часы и щелкнул крышкой, надеясь, что не запутаюсь в цифрах.

– И оставишь меня здесь одну? – возмутилась тетушка, погрозив Мод пальцем в перчатке. – Наедине бог весть с кем? Некоторые, – театральным шепотом возвестила она, – только и ждут случая навязаться к одинокой женщине с беседами.

Я захлопнул часы, опустил их в карман жилета и принял самый безобидный вид.

– Чтобы затем, – обличал театральный шепот, – похитить у бедняжки багаж! Или хуже.

– Сомневаюсь, что наши вещи кому-то под силу даже поднять, а тем более похитить, – вполголоса возразила Мод, сразу взлетев в моих глазах.

– Тем не менее я должна за тобой присмотреть, коль скоро братец не явился нас встречать, и мой долг – уберечь тебя от пагубного влияния. – Тетушка мрачно покосилась на меня. – Ни минутой дольше здесь не останусь! Сдайте это все в камеру хранения, – велела она проводнику, которому наконец удалось водрузить кофры и три обширные круглые картонки на багажную тележку. – И не забудьте квитанцию.

– Поезд вот-вот отправится, мэм, – запротестовал проводник.

– Я уже сошла. И наймите нам коляску. С приличным извозчиком.

Проводник в отчаянии оглянулся на поезд, выпускавший огромные клубы пара.

– Мэм, я обязан находиться в вагоне во время отправления. Иначе потеряю работу.

Я хотел было вызваться поискать экипаж, но передумал – чего доброго тетушка примет меня за Джека-потрошителя. Или это анахронизм? Орудовал ли Джек в 1888 году?

– Вздор! Работу вы потеряете, если я сообщу начальству о вашей безалаберности, – пообещала тетушка. – К какой дороге вы относитесь?

– К Большой западной, мэм.

– Так вот, она скоро изрядно измельчает, если будет и дальше позволять сотрудникам бросать багаж пассажиров на перроне на растерзание мелким жуликам. – Еще один подозрительный взгляд в мою сторону. – И отказывать в помощи слабым пожилым дамам.

Носильщик, явно несогласный с эпитетом «слабый», посмотрел на паровоз, который уже вращал шатунами, потом на дверь станции, словно прикидывая расстояние, затем козырнул и покатил тележку к камере хранения.

– Пойдем, Мод. – Тетушка зашуршала юбками, поднимаясь из своего кринолинового гнезда.

– А если приедет дядюшка? – усомнилась Мод. – Мы разминемся.

– Научится не опаздывать, – отрезала тетушка и двинулась вперед.

Мод пристроилась в кильватере, кинув мне напоследок извиняющийся взгляд.

Поезд тронулся и начал набирать ход, огромные колеса вращались все быстрее. Я встревоженно оглянулся на дверь станции, но бедняга проводник не показывался. Медленно проплыли мимо пассажирские вагоны, потом зеленый багажный. Нет, не успеет. Наконец, покачивая фонарем, проехал вагон охраны – а за ним, вылетев пулей из распахнутой двери, промчался проводник и махнул тигриным прыжком с края перрона. Я вскочил.

Ухватившись за уплывающий поручень, он приземлился на нижнюю подножку и скорчился там, тяжело дыша. А потом погрозил кулаком в сторону оставшегося позади вокзала.

Наверняка в будущем он станет социалистом и примется пропихивать лейбористов в парламент.

А тетушка? Эта как пить дать переживет всю родню, но слуг в завещании не упомянет ни единым словом. Надеюсь, она благополучно дотянула до двадцатых, где ей как следует отравили существование сигареты и чарльстон. А Мод, хочется верить, встретила подходящую партию – хотя, боюсь, под неусыпным тетушкиным оком ее шансы равны нулю.

Я посидел на скамье еще немного, размышляя над их будущим и над своим собственным, которое казалось куда более туманным. Следующий поезд только в двенадцать тридцать шесть – из Бирмингема. Мне ждать связного здесь? Или предполагалось добраться в Оксфорд и отыскать его там? Кажется, мистер Дануорти что-то говорил про конку. Но откуда здесь конка? «Связной», – отчетливо произнес голос мистера Дануорти.

Тут станционная дверь распахнулась, и на перрон со скоростью догонявшего поезд проводника вылетел молодой человек. Одет как я, в белый фланелевый костюм, и усы тоже кривоватые, а в руках канотье. Выскочив на платформу, он стремительно прошагал в дальний конец, явно кого-то ища.

Вот он мой связной! Не встретил меня, потому что задержался. Словно в подтверждение, он вытащил карманные часы и с завидной ловкостью щелкнул крышкой.

– Опоздал, – констатировал он, захлопывая «луковицу».

Если это связной, он сам себя как-то обозначит, или мне полагается шепнуть ему: «Кхм, я от Дануорти»? А может, я должен знать отзыв на какой-нибудь пароль? Он мне: «Мармозетка отчаливает в полночь», а я в ответ: «Воробей уже на елке»?

Пока я прикидывал, что лучше: «Луна заходит во вторник» или «Простите, вы, часом, не из будущего?» – он развернулся, скользнул по мне мимолетным взглядом, прошел на другой конец перрона и уставился на рельсы.

– Скажите, – обратился он ко мне, возвращаясь, – лондонский одиннадцатичасовой уже был?

– Да. Отошел пять минут назад.

«Отошел» – это правильно? Не анахронизм? Может, надо было сказать «отправился»?

Видимо, нет, поскольку молодой человек, пробормотав «так и знал», нахлобучил канотье и скрылся в здании станции.

Минуту спустя он появился снова.

– Скажите, вы не видели тут старых перечниц?

– Перечниц? – На меня повеяло барахолками.

– Парочку вдовушек – ну, у которых «путь земной сошел под сень сухих и желтых листьев»[2], согбенные, убеленные сединами, старость не радость – в таком духе. Должны были приехать лондонским поездом. В бомбазине и агатах, не иначе. – Он наконец заметил мое замешательство. – Две дамы в летах. Меня прислали их встретить. Не могли же они сами уехать? – Он растерянно повертел головой.

Наверняка подразумевались виденные мной две пассажирки, но молодой человек никак не годился в тетушкины братья, а к Мод не подходил эпитет «в летах».

– Обе пожилые? – уточнил я.

– Седая старина. Я их уже встречал как-то… в осеннем триместре. Не видели? Одна скорее всего в вязаном и в фишю. А другая – типичная старая дева: сухопарая, востроносая, идейный синий чулок. Амелия Блумер и Бетси Тротвуд.

Нет, точно не они. И имена другие, и мелькнувшие на миг чулки точно были не синие.

– Нет, – уверенно ответил я. – Не видел. Была молодая барышня и…

Он мотнул головой.

– Не мои. Мои абсолютно допотопные – если кто-то еще верит в Потоп. Интересно, куда бы их определил Дарвин? Допеласгические? Раннетрилобитские? Опять старик поезда перепутал, как пить дать.

Молодой человек подошел к расписанию и досадливо крякнул.