Андрэ Нортон - Рассвет в 2250 году

Это была очень неприятная работа, но и единственная возможность спасти попавшего в яму человека. Он отвязал конец веревки от дерева, намотав его на свое запястье. Люра подошла к нему без единого напоминания и схватила зубами болтающийся кончик веревки. Они вместе рванули изо всех сил, раздался дикий крик боли. Но Форс с Люрой продолжали тянуть за веревку, отступая шаг за шагом назад. Из черной дыры показалась откинутая голова и окровавленные плечи чужака. Когда он перевалился через край, Форс закрепил веревку и поспешил к яме, чтобы оттащить безвольное тело подальше от края этой дьявольской ловушки для человека. Его руки стали скользкими от крови, прежде чем он высвободил потерявшего сознание человека. Он не мог нести этого парня на себе из-за своей больной ноги. Парень, должно быть, весил фунтов на сорок больше, чем Форс. Теперь, когда он лежал на свету, Форс узнал в тем темнокожего охот ника с острова. Но его рослое тело было беспомощным, а лицо зеленовато-белым под коричневым пигментом, покрывающим его. Но, по крайней мере, кровь больше не хлестала из раны — не была задета ни одна артерия. Он должен был доставить этого чужака в музей, где он сможет осмотреть и обработать его страшную рану…

Затрещали кусты. Форс метнулся к луку, лежавшему там, где он его бросил. Но из кустов выбралась Люра, гоня перед собой кобылу. Запах крови заставил кобылу выкатить глаза и повернуть назад, но Форс не мог терпеть сейчас никаких глупостей, и Люра была того же мнения. Она подошла к лошади и несколько раз утробно зарычала. Кобыла с побелевшими глазами застыла на месте, покрывшись потом. Но она не бросилась прочь, когда Форс кое-как перекинул чужака через спину.

Вновь вернувшись под крышу музея, он издал вздох облегчения и положил чужака на одеяло. Глаза парня снова открылись, и на этот раз в их темно-карих глубинах зажегся огонь разума. Охотник был очень молод. Ему было не намного больше лет, чем самому Форсу — несмотря на его рослое тело и широкие, мускулистые плечи. Он лежал, с бесконечным терпением следя за тем, как Форс развел костер и приготовил бальзам, но ничего не сказал даже тогда, когда Форс начал обрабатывать его рану своими грубыми хирургическими приемами. Кол рассек кожу плеча, образовав рваную борозду, но, как с облегчением заметил Форс, он не сломал ни одной кости. Если не разовьется заражение, чужак выздоровеет. Обращение Форса с этими разорванными мускулами, должно быть, причиняло чужаку мучительную боль, но он не издал ни звука, хотя, когда Форс наконец закончил, на нижней губе чужака появились красные пятнышки. Он указал здоровой рукой на сумку у себя на поясе, и Форс расстегнул ее. Он достал мешочек из белого материала и толкнул его в руку своего спасителя, показав большим пальцем на кружку с водой, которой Форс пользовался во время своей хирургической операции. В мешочке находился грубый коричневый порошок. Форс налил свежей воды, разболтал в ней часть содержимого мешочка и поставил кружку на огонь. Его пациент кивнул и улыбнулся. Затем он ткнул себя в грудь указательным пальцем и произнес:

— Эрскин…

— Форс, — произнес горец, а потом указал на кошку и добавил: — Люра.

Эрскин кивнул головой и произнес несколько предложений глубоким, почти раскатистым голосом, в котором звучали барабанные нотки. Форс нахмурился. Некоторые из этих слов были похожи на его собственные слова. Но акцент, однако, был чужой — налицо было слияние соответствующих звуков. Он, в свою очередь, произнес:

— Я — Форс из клана Пумы с Дымящихся Гор, — он по пытался передать значение своих слов жестами.

Но Эрскин вздохнул. Лицо его было истощенным и усталым, глаза утомленно закрылись. Он явно не мог сейчас говорить связно. Форс оперся подбородком на ладонь и уставился на огонь. Все это круто меняло его планы. Он не мог уйти и оставить Эрскина одного, не способного позаботиться о себе А этот великан не сможет путешествовать еще не один день.

Кипящая вода начала испускать ароматный запах — необычный для его ноздрей, но соблазнительный. Он понюхал пар от ставшей коричневой воды. Когда жидкость стала совсем темной, он рискнул снять кружку, чтобы охладить ее. Эрскин пошевелился и повернул голову. Он улыбнулся при виде поднимающейся от воды струйки пара и жестом дал понять Форсу, что когда раствор будет готов, он его выпьет. Должно быть, это было лекарство его народа. Форс подождал, попробовал осторожно кончиком пальца, а затем приподнял темную голову чужака на согнутой руке, держа кружку у его искусанных губ. Половина жидкости исчезла во рту прежде, чем Эрскин сделал знак, что с него хватит. Он предложил попробовать и Форсу, но одного горького глотка хватило, чтобы удовлетворить любопытство горца. Вкус у этого напитка был намного хуже, чем запах.

Весь остаток полудня Форс был занят. Он пошел с Люрой на охоту и принес лучшие части туши оленя, захваченного ими врасплох у края озера, а также несколько поднятых Люрой из травы перепелок. Он притащил большое количество хвороста к тому, что у него уже было, а также ягоды, которые он нарвал с колючих кустов. И когда наконец он уселся рядом с костром и вытянул зудящую ногу, то смертельно устал. Но теперь у них были запасы на несколько дней. Кобыла была склонна к бродяжничеству, так что он запер ее на ночь в одном из коридоров музея.

Эрскин очнулся после провального сна уже в полдень и стал следить, как Форс готовил перепелок к варке. Он поел, но не так много, как думал Форс. Горец беспокоился. На этих кольях в ловушке мог быть яд. А у него не было никакого противоядия. Он снова подогрел горькую коричневую воду и заставил Эрскина выпить ее до последней капли. Если в этом снадобье была какая-то сила, то великан сейчас нуждался в ее помощи. Когда стемнело, пациент Форса снова заснул, а его лекарь согнулся у костра, несмотря на то, что вечер был теплым. Все его мысли занимала эта ловушка для человека. Верно, все указывало, что те, кто соорудил ее, давно не навещали ее. Попавший в нее олень был мертв уже много дней, и там был еще один скелет, дочиста обглоданный насекомыми и птицами, который находился в другом конце ямы. Но что-то или кто-то затратил много труда на ее постройку, и она была создана умом хитрым и жестоким. Он никогда не слышал, чтобы кто-либо использовал этот искусный метод охоты, и это, конечно, было не в обычаях жителей Айри Ловушка была неизвестна и Эрскину, иначе тот бы не попал в нее Так что это означало, что кто-то другой — не с равнин, не с гор, не из племени Эрскина — находился в этом городе по своей воле А в городах издавна жили только Чудища! У Форса пересохло во рту, он потер ладонями колени Лэнгдон погиб от метательных дротиков и ножей Чудищ. И другие Звездные Люди встречались с ними — и никогда не возвратились больше домой У Ярла на предплечье был кривой красный шрам, который был результатом его столкновения с одним из их разведчиков. Они были ужасными, чудовищными нелюдями. Форс был мутантом — да. Но все же он был человеком. И именно из-за Чудищ так боялись мутантов. Он впервые начал понимать это. В этой ненависти к мутантам была своя цель. Но он же был человек. А Чудища — нет! Он никогда не видел ни одного из них, а Звездные Люди, которые видели и при этом уцелели, никогда не болтали о них с простолюдинами в Айри. Легенда рисовала их демонами тьмы — великанами-людоедами — отвратительными ночными тварями. Что если Эрскин попал в ловушку Чудища? Тогда, значит, Чудища должны жить здесь. В развалинах тысячи укромных мест, и они могли найти там убежище. И только инстинкт в охотничьих навыках Люры да его собственные глаза и уши, лук и меч могли уберечь их. Глаза и уши, лук и меч, когти и зубы — может быть, всего этого будет недостаточно?