Орда встречного ветра - Ален Дамасио
) Горст с Карстом подскочили и стали вопить в неожиданном и трогательном порыве радости, они стали обниматься, тычась головами друг другу в плечи, подхватили лисицу и стали целовать ее в красный мех, они поднимали кулаки вверх в знак победы и смотрели на нас, явно не понимая нашей сдержанности после такого объявления:
— Мы дошли! Мы это сделали! Мы первые! Эй, Голгот!!! 34-я — ДО КОНЦА! 34-я — ДО КОНЦА! 34-я — ДО КОНЦА!
…и на этих словах нас всех проняло, это был наш прощальный крик в Аберлаасе, нам было одиннадцать лет, это был крик приободрения, подарок детей, провожавших нас в путь, они шли вместе с нами по нескончаемым сотам местных пыльных окраин, старый забытый крик, убитый годами контра, нашей поношенной зрелостью и безнадежностью. Этот крик вырывался у них изнутри, шел от сердца. «34-я — ДО КОНЦА!». В нашем же круге никто не подхватил радости близнецов, и они не стали бросаться к нам с поцелуями, они были разочарованы, и это понятно, но в них не было осуждения, они не стали нас ни о чем спрашивать, а просто пошли разгружать тележку, и только Пьетро сразу встал им помочь. Они втроем стащили с прицепа мешок с пожеланиями для Верхнего Предела.
50
Желания эти были собраны по всей линии Контра, вверены нам как подветренниками, так и Фреольцами. Они высыпали содержимое мешка на траву. Золотые таблички зарумянились в бледных рассветных лучах. Пьетро поднял одну и прочитал:
— Я бы хотел, чтобы моя фея меня любила, — гласила надпись. Он поднес табличку к губам, поцеловал и бросил в пустоту перед собой, в промежутке между двумя порывами. На какой-то миг он, казалось, надеялся, что произойдет хоть что-нибудь, появится какой-то свет, раздастся эхо, но табличка лишь закрутилась в воздухе и исчезла в пучке тумана. Но слегка растерянный стоявший рядом Горст уже держал в руках другую:
— Хочу, чтобы Верховники жили внизу, а мы наверху, в их башнях.
— А, ну это точно раклер писал!
— Тут работы надолго! Но нужно будет все перечитать. А, Карст?
— Ну не зря же мы их сюда тащили, Горст! Люди на нас рассчитывают, как никак! И желания все должны сбыться, так что будем читать!
Кориолис тоже поднялась поучаствовать в этом спонтанном ритуале, а за ней и ястребник, и вскоре их было уже пятеро, они стояли вдоль обрыва и отдавали честь тридцати годам обещаний, данным незнакомцам и их мечтам. Ороси смотрела на них с таким же удивлением, как и я, она улыбалась, глядя на красоту происходящей у нас на глазах сцены и наверняка думала, что им нужны были эти слова, эта трогательная литания желаний, чтобы позабыть о своих собственных и отсрочить тот миг, когда придется признаться самим себе в правде случившегося. Я же думал о совершенно конкретных людях, о Фитце Бергкампе, скрибе 33-й Орды, утонувшем в Лапсане, и о его сыне,
49
моем друга Антоне, которого столкнул в пропасть один из учителей Ордана за ошибку в записи турбулентности. Мне было десять, и я поклялся, что если когда-нибудь дойду до Верхнего Предела, то одно из моих трех желаний оставлю для него. Я не знал, о чем мог попросить, кроме как достичь однажды нужного уровня в аэромастерстве, чтобы отправиться туда, где он теперь находится, найти его вихрь и сквозь этот клубок ветра привести его сюда, чтобы он мог полюбоваться тем, чего заслуживал не меньше моего. Это получалось одно желание из трех.
x Голгот за все это время не пошевелился, не произнес ни слова. Ни колкости, ни издевки. Потом наконец встали направился прямиком к тележке, достал свернутую кольцами веревку, перекинул ее через правое плечо и пошел к растущему особняком дереву в нескольких шагах от обрыва. Нетрудно было догадаться, что у него на уме: он хотел на страховке поискать выступ, чтобы можно было спуститься по цепочке. Он мне, разумеется, не поверил. Его вихрь был тяжелый, сжатый, налитый гневом. В нем говорил не разум, в нем говорил инстинкт. И его инстинкт был прав: я врала. Я врала, потому что это был единственный способ подготовить их к девятой форме.
— Что ты там затеял, Гот? Иди лучше почитай с нами желания! — крикнул ему Горст.
π Он пошел один. Завязал веревку восьмеркой вокруг ствола. Надел обвязку. Закрепил спускное устройство. Подошел спиной к самому краю обрыва. И одним прыжком исчез из вида. Был бы это кто другой, я бы пошел проследить, все ли в порядке. Но это был Голгот. А он терпеть не мог, чтоб его опекали. «Спаси нас от контровых пиратов и ярветров», — прочитал я пятидесятую по счету записку
48
и взял паузу передохнуть. Сов с Ороси оставались вдвоем чуть в стороне ото всех. Они и правда друг другу подходили. Их история приобретала смысл. Установившееся между ними взаимопонимание бросалось в глаза, еще начиная с Крафлы. Я был рад за них. Я бы хотел, чтобы у нас с Кориолис тоже было нечто подобное. Но «что-то не срабатывает», как она говорит. «У тебя фантазии не хватает». С каждым месяцем становилось все более очевидно, что детей у меня не будет. Будет только гордость за то, что продержал свою линию до самого конца. Какого конца? Конца света? Я, в сущности, чувствовал себя так же, как Голгот. Мне нужна был уверенность. Хотя бы для того, чтобы вернуться назад к родителям с высоко поднятой головой. Не знаю, как Ороси пришла к этому выводу. Мне не хотелось радоваться раньше времени. Не хотелось догадок и предположений. Нужно будет все проверить, убедиться, что нет никакого прохода. Что за этой линией не существует больше ничего. На нас лежит ответственность восьмивекового контра. Здесь не место каким-либо «фантазиям». Вся линия Контра от Альтиччио до Аберлааса ждала нашего открытия. Так или нет?! Это вообще хоть кто-то еще понимал? В низовье о нашем достижении никому не было неизвестно. Ни один Преследователь не прошел бы за нами сквозь Норску. Ни один Фреолец ни за что не преодолеет горную гряду на эоликоптере, что бы там ни говорил Сов. Нам принадлежало совершенно уникальное знание впервые за всю историю. А значит перед нами была строжайшая задача:
