Джордж Мартин - Башня из пепла (сборник)

— Ты постоянно что-то скрываешь от нас, — сказала Меланта Йхирл. — Я понимаю, каким образом твой кибернетический дух может в нужный момент открывать и закрывать воздушные переборки. Но как ты объяснишь происшедшее с Лесамером?

— В конце концов, вина ложится на меня, — ответил Ройд. — Одиночество подсказало мне решение, которое оказалось страшной ошибкой. Я думал, что смогу обеспечить вам безопасность, даже если среди вас будет телепат. Я уже перевозил других пассажиров, наблюдая за ними и предотвращая опасные поступки. Если мать пыталась вмешаться, я нейтрализовывал ее действия из главного центра управления. Обычно это помогало. До этого полета она убила только пять человек, причем трое из них погибли, когда я был еще молод. Именно так я и узнал о матери, узнал о ее существовании на моем корабле. В той группе тоже был телепат. Однако я должен был предвидеть, Кэроли. Моя жажда жизни обрекла вас всех на смерть. Я переоценил свои возможности и недооценил страх матери быть обнаруженной. Она наносит удар, оказываясь в опасности, а телепаты — это непрерывная угроза. Они чувствуют ее. Чье-то больное мрачное присутствие, говорят они, что-то холодное, враждебное и нечеловеческое.

— Да, — сказал Кэроли Д’Бранин, — именно это говорил мне Лесамер. И это было что-то чуждое, он не сомневался в этом.

— Ничего удивительного, что моя мать казалась чужаком телепату, привыкшему к знакомым образцам органических разумов. У нее ведь не человеческий мозг. Я даже не могу сказать, что она такое — комплекс кристаллической памяти или дьявольская сеть взаимосвязанных программ, контуров и души. Да, я могу понять, почему она казалась ему чужой.

— Ты все еще не объяснил, каким образом компьютерная программа может привести к взрыву человеческого черепа, — сказала Меланта.

— Ты носишь ответ на груди, Меланта.

— Мой шепчущий камень? — удивилась она, и в этот момент почувствовала под скафандром и одеждой холодное прикосновение камня. Смутное воспоминание заставило ее задрожать. Неужели камень ожил от одного упоминания о нем?

— Я ничего не знал о шепчущих камнях до тех пор, пока ты не рассказала мне о своем. Принцип здесь тот же самый. Псионическое воплощение, сказала ты. Значит, тебе известно, что псионическую силу можно аккумулировать. Центральная система моего компьютера является резонирующим кристаллом, гораздо большим, чем твой маленький бриллиантик. Я думаю, что на смертном одре мать впечатала в этот кристалл свой узор.

— Только одаренный псионическим талантом может впечатать свой узор в шепчущий камень, — сказала Меланта.

— Никто из вас никогда не спросил о причинах всего этого. Вы не спросили, почему моя мать так ненавидела людей. Видите ли, она родилась с даром, талантом. На Авалоне она, пожалуй, имела бы первый класс, ее талант берегли бы и хорошо вознаграждали. Думаю, она могла бы стать знаменитой. Возможно, она была даже сильнее первого класса, но не исключено, что получила такую силу только после смерти, оказавшись в компьютере «Летящего». Однако она родилась не на Авалоне. На Вессе ее дар сочли проклятием, чем-то чуждым и ужасающим, и решили от него вылечить. Для этого использовали наркотики и электрошок, а также постгипнотическое внушение, после которого ее рвало каждый раз, когда она пыталась воспользоваться своим даром. Впрочем, были и другие, менее деликатные методы. Разумеется, она не утратила своих способностей, она потеряла лишь умение эффективно использовать их, рационально контролировать. Талант остался ее неотъемлемой частью, как источник стыда и боли, проявляющийся в минуты эмоционального напряжения. Пять лет постоянной опеки привели ее почти к безумию. Ничего удивительного, что после этого она возненавидела людей.

— А в чем состоял ее талант? Телепатия?

— Нет. Ну, может, в какой-то зачаточной форме. Я читал, что все псионические таланты обладают несколькими, как бы спящими, способностями в дополнение к своей основной. Однако мать не могла читать мыслей. У нее были некоторые эмпатические способности, но процесс лечения повернул их так, что все принимаемые ею эмоции вызывали у нее рвоту. Однако ее главным талантом, силой, которую пять лет пытались разбить и уничтожить, был телекинез.

Меланта Йхирл выругалась:

— Ничего странного, что она ненавидела гравитацию! Телекинез в невесомости, это…

— Да, — закончил Ройд. — Поддержание гравитации на «Летящем» является для меня пыткой, но ограничивает мою мать.

В тишине, воцарившейся после этих слов, каждый посмотрел в глубину темного туннеля. Кэроли Д’Бранин неловко шевельнулся на своем скутере.

— Дэннел и Линдрен еще не вернулись, — сказал он.

— Вероятно, они мертвы, — бесстрастно заметил Ройд.

— Что же нам делать? Нужно составить какой-то план. Мы не можем ждать здесь без конца.

— Основной вопрос звучит так: что делать мне? — сказал Ройд, — Заметьте, я говорил совершенно открыто. Вы заслужили право знать. Мы уже прошли точку, до которой незнание было защитой. Дела зашли слишком далеко. Чересчур много смертей, и вы были свидетелями каждой из них. Мать не может позволить вам вернуться на Авалон живыми.

— Это правда, — сказала Меланта. — Но что она сделает с тобой?

— В том и заключается проблема, — согласился Ройд. — Ты всегда на три хода впереди, Меланта, но я не знаю, хватит ли этого. В этой игре противник предвидит четыре хода, а большинство твоих фигур уже сбиты. Боюсь, что мат в таких условиях неизбежен.

— Разве что мне удастся подбить на сотрудничество короля моего противника, правда?

Ройд слабо улыбнулся.

— Если бы я решил перейти на вашу сторону, она, вероятно, убила бы и меня. Собственно, я ей не нужен.

Кэроли Д’Бранин, похоже, никак не мог понять всего.

— Но… но что еще можно…

— Мой скутер снабжен лазером, а ваши — нет. Я мог бы убить вас обоих, сейчас же, и тем самым вернуть себе благосклонность «Летящего сквозь ночь».

Глаза Меланты встретились с глазами Ройда. Руки ее спокойно лежали на рычагах управления.

— Можно попробовать, капитан. Только помни, что убийство улучшенной модели — не такая простая штука.

— Я никогда не убью тебя, Меланта Йхирл, — серьезно ответил Ройд. — Я прожил шестьдесят восемь стандартных лет и за все это время не попробовал жизни. Я устал, а ты изобрела великолепную ложь. Ты правда коснешься меня?

— Да.

— Я многим рискую ради твоего прикосновения. Однако в некотором смысле я не рискую ничем. Если мы проиграем, то умрем все, а если победим, я все равно умру, когда «Летящего сквозь ночь» уничтожат на Авалоне. Или это, или жизнь калеки в орбитальном госпитале. Уж лучше смерть.