Фредрик Браун - Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

— Черт тебя побери, Уолли, но это попахивает дезертирством. Пойми, парень, ты же здесь необходим. Если хочешь знать, наша работа по важности сравнима с… с Батаанским фронтом.[53] Фабрика играет такую же роль в войне, как наш треклятый Тихоокеанский флот. Она… ты же знаешь, что мы выпускаем. И вообще, из-за чего ты уходишь?

— Я… я просто ухожу, и все.

Лысый человек встал из-за стола. Его лицо уже не было ни мягким, ни приветливым. Макушка его головы едва дотягивала Уолли до плеча, но в эту минуту он показался парню настоящим великаном.

— Либо ты выложишь мне все как есть, либо я отправлюсь прямо к…

С этими словами мистер Дэвис, сжав кулаки, стал надвигаться на Уолли.

Уолли дал задний ход.

— Послушайте, мистер Дэвис, вы меня не поняли. Я не хочу увольняться с работы. У меня…

— Эй, где Дарвет? Разыщите его и немедленно приведите сюда!

— Увяз в споре с Аполлоном. Греки пытаются отговорить его от этой затеи, поскольку Греция на стороне Америки и хочет, чтобы американцы победили. Но Аполлон и вся его компашка забыли, что времена уже не те и никто их всерьез не послушает.

— Заткнись. Дарвет, ты меня слышишь?

— Чего тебе?

— Твой пироманьяк… он собирается разболтать о твоем замысле. Его же немедленно посадят под замок, и он не сможет…

— Сам понимаю.

— Поторопись! Ты же можешь все потерять…

— Говорю, замолкните все. Мне нужно сосредоточиться… Ага, я его вновь заарканил.

— Послушайте, мистер Дэвис. Я… я совсем не это имел в виду. У меня голова жутко раскалывается. Все мысли поперепутались, я сам не знал, что несу. Мне нужно на время отлучиться с работы, чтобы пойти…

— Так бы и сказал, Уолли. Согласись, парень, глупо увольняться с работы, если у тебя заболела голова. Я отпускаю тебя, иди к своему врачу. Но обязательно возвращайся: сегодня, завтра или на следующей неделе. Словом, когда у тебя все пройдет. Ну пойми: если тебе нездоровится, зачем брать расчет?

— Вы правы, мистер Дэвис. Извините, что наговорил тут разной чепухи. Чертова головная боль, даже думать мешает. Я постараюсь вернуться как можно раньше. Может, даже сегодня.

Молодец Уолли, ты его достаточно облапошил. Теперь скажи этому лысому чурбану, что тебе нужно сходить к врачу. Причина вполне уважительная, никто ничего не заподозрит, а ты сможешь купить спички. Тебе нельзя залезть в урну за теми, которые ты так глупо выкинул. Это будет выглядеть подозрительным и привлечет к тебе внимание.

Давай, Уолли, иди и купи спички. Ты же знаешь, как с ними обращаться. Правда, Уолли? Ты потратишь всего один жалкий цент — точнее, какую-то ничтожную часть жалкого цента, зато… Тебя грызет совесть. Понимаю: на ней повиснет тысяча жизней, миллиарды долларов ущерба и невесть сколько загубленного времени, пока ваша оборонная промышленность будет очухиваться. Но это будет потрясающий пожар, Уолли. Представляешь: все небо станет красным — красным, словно кровь. Ты представляешь, Уолли?

А теперь объясни этому лысому…

— Знаете, мистер Дэвис, у меня и раньше бывали такие приступы головной боли. Пока длится приступ, хоть на стенку лезь. Но через несколько часов все проходит. Я сейчас подумал и решил: в пять я вернусь и отработаю еще четыре часа, чтобы компенсировать свое отсутствие. Вас устраивает?

— Еще бы, Уолли. Главное, чтобы к тому времени у тебя окончательно прошла голова. Ты же знаешь, мы и так в запарке. Чем раньше ты вернешься, тем лучше.

— Благодарю вас, мистер Дэвис. Я обязательно вернусь к пяти часам. Всего хорошего.

— Ты оказался прав, Дарвет: из этого парня выйдет толк. А вечером, надеюсь, будет еще веселее.

— Вечером всегда веселее.

— Ты просто молодчина, Дарвет. Уж такое зрелище я ни за что не пропущу. Помнишь Чикаго?[54] А Черного Тома? А Рим?[55]

— Этот пожар переплюнет их всех.

— Меня что-то беспокоят греки: Гермес, Улисс и вся их шайка. Что, если они собьются вместе и попытаются тебе помешать? Да еще кликнут себе на подмогу кого-нибудь из мифологии других стран? Дарвет, ты готов к таким неожиданностям?

— Неожиданностям? Не смеши меня. У этих пустобрехов нынче нет никакой реальной силы. В них почти перестали верить. Если они ввяжутся, я одним мизинцем разделаюсь с ними. Учти, если понадобится, нам тоже помогут. Я заручился поддержкой Зигфрида, Сугимото и их ребят.

— Ну и конечно, римляне.

— Римляне? Нет, их эта война не занимает. Они и так не жалуют Муссолини. Не волнуйся, все пройдет в лучшем виде. В случае чего кто-нибудь из моих демонов быстро погасит любое сопротивление.

— Превосходно, Дарвет. Забей на меня местечко в ложе.

Для Уолли вечер начался отнюдь не весело. В семь, когда ему еще оставалось работать два часа, стало темнеть. И эта темнота показалась Уолли Смиту какой-то враждебной.

Одна часть его разума сознавала, что он занимается привычной работой. Он переговаривался и шутил с сослуживцами из вечерней смены. Все они были ему хорошо знакомы; Уолли частенько работал сверхурочно, прихватывая несколько часов от вечерней смены.

Его тело действовало без всяких волевых приказов. Он поднимал и переносил грузы, которые нужно было поднять и перенести, сортировал карточки в картотеке, заполнял накладные и сопроводительные документы. И руки, и голос действовали как будто сами по себе.

Но была и другая часть разума Уолли Смита, и вот она, скорее всего, и являлась настоящей. Она стояла в стороне, смотрела, как работает его тело, и слушала его голос. Тот Уолли Смит, объятый ужасом, беспомощно топтался на краю пропасти. Теперь он знал все. Он опрокинул предупредительный щит и прошел по запретной тропе. Он знал о Дарвете и о том, что должен сделать по воле Дарвета.

В девять вечера он скажет, что ему пора домой, и покинет отдел. Пройдя по коридору, завернет в неприметную угловую комнатенку, куда заранее он натаскал целую груду разного хлама. Легковоспламеняющегося хлама, способного вспыхнуть от одной спички. Раньше чем кто-либо спохватится, огонь доберется до стены, отделяющей эту комнатенку от соседнего помещения. А за стеной…

Оставались сущие пустяки: повернуть рукоятку и отключить систему автоматического пожаротушения, после чего зажечь всего одну спичку.

Робкий желтоватый огонек и потом… огненный поток, пожирающий все на своем пути. Геенна огненная. Ад кромешный. Этот огонь не остановишь. Красные языки будут слизывать постройку за постройкой и превращать человеческие тела в обугленные головешки. Спасшихся от огня контузит нескончаемыми взрывами; они упадут, не в силах выбраться, и тоже сгорят.