Айзек Азимов - Антология мировой фантастики. Том 1. Конец света

Мирмикантроп молчал и не шевелился. Бранд дорассказал выдуманную им почти целиком историю и поглядел искоса — нет ли какой реакции? Мирмикантроп, скотина, молчал. По ту сторону решетки Мелани чуть заметно качнула головой — значит, и энцефалоскоп не зафиксировал никаких необычных биотоков мозга.

Реакции не было. Как вчера. И как позавчера. Как десять дней назад.

Фильмы. Мнемосеансы. Чтение вслух. Любовная классика всех времен, от античности до звездной эпохи. Мужская доблесть и женская нежность. Верность, неверность и ревность. «Задушевные» беседы один на один. Бесконечные инъекции.

Все напрасно. Мирмикантроп упрямо не желал превращаться в мужчину. Быть может, трутни в их иерархии стоят ниже рабочих особей?

Видимо, так.

Дважды звякнули запоры — Бранд покинул клетку. Прошел сквозь звукопоглощающую завесу. Пронзил электромагнитный экран.

— Ничего? — спросил он Мелани, насилу ворочая онемевшим языком. Будто и так было не ясно.

— Ничего.

— «Ромео и Джульетту» ему сегодня крутили?

— Само собой.

— И как он?

— Нет повести печальнее на свете…

— Пень пнем?

— Вот именно.

— За все это время он не сказал ни единого слова. А? Мелани покачала головой.

— Он понимает нашу речь. Тут у меня нет сомнений.

— Может, он сообразил, чего мы от него хотим, и сопротивляется?

— Вряд ли. — Мелани сделала пренебрежительный жест. — Уж это я бы поняла.

— Может, я не то ему говорю?

— Самое то. А если его это не устраивает, то вся твоя идея никуда не годится.

— Может, не действует твоя химия?

— Ты заметил, что у него активнее растут волосы? И как они растут. И где. Усы! Пушок на подбородке! Его организм просто купается в тестостероне. Конечно, существуют и другие мужские гормоны, и не все из них я могу синтезировать в лаборатории… Пытаюсь заставить его железы вырабатывать их самостоятельно, но… это же мирмикантроп! Пойми, я не могу без конца увеличивать дозы! — Голос Мелани дрогнул. — Его организм просто не выдержит. Человек на его месте уже умер бы от интоксикации. А если умрет этот? Разве у нас есть время на поимку и обработку нового пленника?

Помолчали.

— Ладно, — просипел Бранд и тщетно попытался прочистить горло. — Пошли к нашей леди. Насколько я понимаю, с ней у нас дела идут получше?

Мелани пожала плечами.

— Формально — да. То есть внешние изменения налицо. Фигура понемногу округляется, где надо, но еще далеко не Венера Милосская. В смысле необходимых нам эмоций — по-прежнему нуль.

Бранд вздохнул.

— Ее развязали?

— Сегодня утром. Первым делом она пообрывала с себя все провода и потратила час на попытки сломать замок своей клетки. Потом поняла, что это бесполезно, и сейчас спокойно смотрит видео.

— «Ромео и Джульетту»?

— Нет, крутим ей «Антония и Клеопатру». Тоже необузданные страсти да еще со слабым гипнотическим эффектом в придачу. Очень старая запись… тех времен, когда еще был разрешен гипноэффект. Жаль, что мирмикантропы не очень гипнабельны.

— Не пробовали позволять ей самой решать, что смотреть? Мелани взглянула на Бранда с любопытством.

— А что, может получиться неплохой косвенный индикатор ее эмоционального настроя… Бранд, ты молодец. Дадим ей на выбор десяток пьес Шекспира и поглядим, что она выберет…

В своей клетке нагая пленница буйствовала, пытаясь разбить небьющийся экран. Охнув, Мелани выключила запись, но еще целую минуту пленница дубасила его окровавленными кулаками. Затем с воплем ринулась на решетку и, получив электрический удар, ничком упала на лежанку.

— Вот и индикатор, — сказал Бранд. — Поздравляю. Впервые хоть какая-то реакция.

— Сама не ожидала, — призналась Мелани. — Хорошо, что у нее нет никакого инструмента… Теперь надо просмотреть запись, понять, какая сцена ее так взволновала…

— Я заметил. Антоний уже распорол себе кишки, а Клеопатре служанки тащат корзинку со змеей.

— Она не хочет, а?

— Кто, Клеопатра? — улыбнулся Бранд.

— Шутник. Клеопатра тоже не слишком хотела. Сознание нашей подопечной протестует, ему хочется счастливой развязки. Женские гормоны вызвали инфантильную чувственную реакцию. Смотри, она, кажется, плачет…

— По-моему, пора познакомить наших гостей друг с другом, ты не находишь?

Мелани помедлила с ответом.

— Непосредственный контакт? А ты не слишком торопишься?

— Я еще не сошел с ума, чтобы пустить их вдвоем в одну клетку. — Бранд коротко хохотнул. — Вдруг они выдумают, как из нее выбраться? Мирмикантропы тем изобретательнее, чем их больше. Я говорю о трансляции изображения: время от времени показывать нашему искусственному самцу вот эту самую самку. Допустим, она еще не Венера — на любовь с первого взгляда я не рассчитываю. Пусть пока привыкнет видеть ее на экране, а там, глядишь, появится и интерес…

Через час, когда пленница успокоилась и начала бесцельно расхаживать по клетке, ее изображение вывели на экран в клетке пленника. Пустым рыбьим взглядом мирмикантроп смотрел на экран и молчал.

Но Мелани радостно заявила, что, кажется, уловила необычные биотоки его мозга. Пока очень слабые, чуть выше уровня электромагнитных шумов. По окончании пятнадцатиминутного сеанса они затухли не сразу.

На следующее утро сеанс повторили с тем же результатом. И еще раз повторили в полдень. Вечером — дважды. В меру осторожничая, пытались пройти по грани между нетерпением и риском испортить всю работу топорной поспешностью. Через двое суток пленник видел пленницу на экране по двадцать минут в течение каждого часа.

Мирмикантроп молчал.

12

— Ну и долго еще это будет продолжаться? — спросил Стах.

— Что ты имеешь в виду под словом «это»? — строптиво поинтересовался Бранд.

Стах вспыхнул.

— Не притворяйся дураком! Ты знаешь, что я имею в виду: твой эксперимент! Двадцать дней — и все без толку!

— Девятнадцать, — поправила Мелани.

— Пусть девятнадцать! Какая разница!

— Подожди еще, — сказал Бранд.

— Еще? Чего ждать? Дождемся, что эти твари найдут Цитадель! Я хочу знать только одно, самую малость: вы сами-то все еще надеетесь на успех или просто тянете время? Имейте в виду, терпение людей не беспредельно!

— Утихни, Стах, — мягко попросил Ираклий.

Он сильно сдал за последние дни, как-то усох, потемнел и на людях прилагал немалые усилия, чтобы не трясти головой. Кажется, он знал: окружающие замечают его слабость и лишь до поры до времени не говорят о ней вслух, жалея старейшину. И это выводило его из себя.