Антон Карташев - Вселенские Соборы

Вопрос об иконопочитании как будто не в духе греческого богословского теоретизма и гносиса. Как будто это вопрос чисто практический. Ho y греков он получил очень углубленную, подлинно богословскую постановку. Логическая связь с прежними ересями для возникновения иконоборчества устанавливать было бы искусственно. И сами иконоборцы как-то неуклюже и бранчливо старались укорять православных иконопоклонников то в несторианстве, то в монофизитстве, не противополагая им ничего принципиально нового.

Иконоборчество просто вскрыло и выдвинуло один из назревших и давно существовавших вопросов. Вопрос этот подошел по духу к той очередной культурной и политической программе, которую поставила на очередь новая, исаврийская, династия. Она и сделала его боевым.

Отрицание икон существовало издавна. И принятие христианства от иудеев и период гонений не располагало к пышному развитию внешних воплощений христианства. Но и в первый катакомбный период гонений не могло не появиться преднамеренно скрытной символики. И скульптурно, и живописно изображались четырехконечный крест, иногда как буква X, голубь, рыба, корабль, все - понятные христианам символы, даже взятые из мифологии, как Орфей со своей лирой или крылатые гении, ставшие затем столь типичными образами ангелов. IV век, век свободы, приводит в христианские храмы уже общепринятую орнаментику стен целыми библейскими картинами и иллюстрациями новых христианских героев, мучеников и подвижников. Св. Василий Великий приглашает в слове, посвященном памяти мученика Варлаама, живописцев зарисовать его подвиги как дело обычное. Иоанн Златоуст сообщает нам о распространении изображений - портретов св. Мелетия Антиохийского. Блаж. Феодорит рассказывает нам о портретах Симеона Столпника, продаваемых в Риме. Григорий Нисский умиляется до слез картиной принесения Исаака в жертву. Астерий Амасийский восторгается изображением мученицы Евфимии. Обычай становится всеобщим. От символики, достаточно отвлеченной, иконография в IV в. решительно переходит к конкретным иллюстрациям деяний и изображению лиц церковной истории.

Новейшие раскопки (1932 г.) профессора М. И. Ростовцева на Евфрате в римском городе Дура дают документальные доказательства, что уже в половине III в. христианские церкви и даже иудейские синагоги (!!), следуя моде римских зданий, расписывались сценами из Ветхого завета, a в христианских церквах - и из евангельской истории.

Но мы узнаем также, что в VI в. не всем учителям церкви это нравилось. Кое-кого эти иконы соблазняли.

Евсевий Кесарийский отвечает отрицательно на желание сестры императора Констанции иметь икону Христа. Божественная природа неизобразима, «но мы научены, что и плоть его растворена славой Божества, и смертное поглощено жизнью… Итак, кто же в состоянии изобразить мертвыми и бездушными красками и тенями издающий сияние и испускающий блистающие лучи свет славы и достоинства Его?» - тем более Христа, прославленного одесную Отца.

Св. Епифаний Кипрский в Анаблате (Палестина), не в своей епархии, увидел в церкви завесу с изображением человека (?). Епифаний разорвал эту завесу и отдал ее на покрытие гроба какого-то нищего, a в церковь подарил новый кусок материи. На Западе, в Испании, на Эльвирском (Гренада) соборе (ок. 300 г.) было принято постановление против стенной живописи в церквах. Правило 36: «Placuit picturas in ecclesiis esse non debere, ne quod colitur aut adoratur, in parietibus depingatur».

Это постановление против икон пытались истолковать в смысле предохранения икон то (1) от кощунств гонителей христианства и разрушителей храмов, то (2) от карикатуристов и насмешников из иудеев и язычников. Но ведь мотив канона совсем не тот, a явно иконоборческий. Поэтому теперь принято объяснять это постановление прямой борьбой с ложным иконопоклонением, т.е. с языческими крайностями, вторжения которых в христианскую среду испугались отцы собора. Следовательно, уже с самого начала была чисто внутренняя и церковная дисциплинарная борьба с иконопоклонением.

B монофизитстве, по его спиритуалистической тенденции умаления человеческой природы во Христе, давно намечалось иконоборческое течение. Еще в царствование Зинона, в конце V в., монофизитствующий епископ сирийского Иераполя (Мабуга) Филоксен (Ксенайя) хотел отменить y себя в епархии иконы. Севир Антиохийский тоже отрицал иконы Христа, ангелов и изображение Духа Святого в виде голубя. Анастасий Синаит (VI век) защищает иконы против каких-то отрицателей. Симеон Столпник Младший жалуется императору Юстиниану II на оскорбителей «икон Сына Божия и Всесвятой Преславной Богородицы».

На Западе, в Марселе, епископ Серен в 598 г. сорвал со стен церкви и выбросил вон иконы, которые, по его наблюдению, суеверно почитались его паствой. Папа Григорий Великий писал Серену, похваляя его за inconsideratum zelum, но порицая за уничтожение икон, которые служат простым людям вместо книги. Папа требовал, чтобы Серен восстановил иконы и объяснил пастве и свой поступок, и истинный способ почитания икон.

B VII в. на острове Крит перед епископом Неапольским выступает уже большая группа борющихся с иконами христиан, которые ссылались при этом на Ветхий завет и осуждали христиан, почитающих святые места и камни, a также мощи святых.

Иоанн, епископ Фессалоникский, защищает иконы от христиан-возражателей, которые, придираясь, говорят, что если даже и можно изображать Бога, явившегося во плоти, то на каком же основании изображать бесплотных духов, ангелов?

Один паломник на Восток с Запада, Аркульф, в конце VII в. сообщает, что он встречался на пути с иконоборческими течениями. B самом Константинополе он видел, как один свирепый фанатик сорвал со стены дома резное по дереву изображение Богоматери и бросил его в отхожее место. Об императоре Филиппике-Вардане известно, что перед своим свержением в 713 г. он собирался издать закон против поклонения иконам. Он был так настроен и по своей монофелитской идеологии, и по своему местному армяно-павликианскому (еретическому) воспитанию, враждебному церковному культу.

Появившийся с VII в. ислам, с его враждой ко всякого рода изображениям (живописным и скульптурным) человеческих и сверхчеловеческих лиц (безличные картины мира и животных не отрицались), заново оживил сомнения в законности икон. Далеко не везде, но в районах, сопредельных с арабами: Малая Азия, Армения. Само население этих районов было в расовом отношении отлично от эллинских районов: Мореи, Аттики, Македонии. Там, в центре Малой Азии, исконно жили и таились древние антицерковные ереси: монтанизм, маркионитство, павликианство - антикультурные и антииконные по духу доктрины. B этом пункте ислам им был понятнее и представлялся как бы совершеннее, «духовнее» христианства. B этой атмосфере императоры, выдерживавшие вековой напор фанатичного ислама, не могли не соблазняться устранить лишнее препятствие к мирному соседству с религией Магомета. Недаром защитники икон называли императоров-иконоборцев «- сарацински мудрствующими».