Марина Дяченко - Пещера. Ведьмин век. Долина Совести

А потом на арене кто-то закричал. И закричали в публике – сразу несколько голосов, и девочка тоже хотела закричать – но мама схватила ее в охапку.

Свет включился. Погас снова; включился и замигал, как это бывает по телевизору, если на космическом корабле авария.

На арене была клетка. Дверца висела на петлях; полосатый маленький тигр стоял на дяденьке-фокуснике. И морда у него была в красном. И рядом бегала тетенька, которая все кричала и звала своего Павлика.

А потом вышли еще два тигра. И лев, такой красивый, как рисуют на картинках. Девочка совсем не испугалась – но посмотрела на маму и сразу почувствовала, как сидение под ней делается мокрым.

А потом выскочил человек со шлангом, будто поливать цветы. И ударил струей по тому тигру, что стоял на фокуснике… А другой тигр прыгнул на него, и тогда распорядитель поднял руку, и что-то хлопнуло, потом еще… И девочка увидела, что распорядитель стреляет из пистолета, но никак не может попасть…

А потом все кинулись к выходам, и кого-то прищемили.

А потом выскочил укротитель в красном фраке и спортивных штанах. И тоже стал стрелять.

А на арене натекла целая лужа из разорванного шланга…

А потом навалилась толпа и разъединила девочку и ее маму…

А потом, в диком ужасе мечась среди незнакомых, вроде бы слепых, сбивающих с ног людей, она наткнулась на неподвижно стоящего человека, и у него было такое злое, такое… лицо… ма-ма…

В тот самый момент, когда девочка, захлебываясь слезами, скрылась в толпе – тогда будто пленка лопнула у него в мозгу. Он почуял.

Сбивая попадающихся по дороге людей, он кинулся к служебному выходу. По-быстрому, прямо через арену, где чем-то ужасно воняло, растекалась вода из шланга и валялись обломки магических ящиков. Так, наверное, бежит собака по стынущему следу. Совсем-совсем остывающему, вот-вот потеряется…

«Скорая помощь» отъезжала. Клавдий заорал полицейскому, приказывая остановить, но тот растерялся, не понял; тогда Клавдий выхватил из-под мышки свой обычно бесполезный служебный пистолет и выстрелил машине по колесам.

– Инквизиция!..

Он ткнул проблесковый значок полицейскому в нос, отшвырнул с дороги зеваку и кинулся вдогонку притормозившей «Скорой». И, еще не открывая дверцы, ощутил хищную готовность сгруппировавшейся ведьмы.

Рядом с водителем сидел юноша в широкополой шляпе, в щегольском цветастом галстуке; Клавдий резко вытянул сцепленные руки по направлению к его сузившимся глазам. Глупо икнул водитель, и застонал раненый на носилках.

Юноша схватил себя за горло. Извернулся, пытаясь уйти от инквизиторской хватки; бледные щеки приобрели зеленоватый оттенок. Мощная агрессия – но слабая защита…

Юноша тонко заверещал, выгибаясь мостом; пиджак на груди разошелся, шелковая рубаха натянулась, четко обрисовывая контуры двух небольших крепких грудей. Клавдий ударил еще. И еще раз – но этот последний удар был лишней, ничем не оправданной жестокостью. Ведьма погрузилась в беспамятство.

Водитель смотрел, разинув рот, и в его глазах Клавдий вдруг увидел себя – изверга, без всякого повода издевающегося над человеком… над женщиной. Потому что, оказывается, юноша в широкополой шляпе был девушкой – но это слишком незначительная провинность, чтобы стрелять по санитарной машине, чтобы вламываться, мучить, доводить до обморока…

– Инквизиция города Вижны, – с отвращением выговорил Клавдий.

К машине бежали. Со всех сторон.

«…Кто смотрит со стороны – удивляется и страшится… Инквизитор поражает любую из сударынь моих, не касаясь ее, одним только неслышным приказом… Знаки высекаются на камне и чеканятся на железе – знаки помогают нам держать сударынь моих в узде… Знак – щит, а порою и острие… Но только не в открытом бою. Порою, сраженный отчаянным напором, кто-нибудь из братьев моих оставлял знак прямо в воздухе – но предприятие это, для многих непосильное и порою безнадежное, слишком редко приносило победу… Ибо знак, оставленный в воздухе, требует больших усилий и слишком мало отдает взамен…

Сегодня я впервые остановился передохнуть, поднимаясь по своей лестнице. Годы… Кухарка засолила на зиму пять бочонков груздей, и еще пять бочонков разнообразных солений, и десяток окороков поставили из коптильни…

Я не желаю, чтобы приходила осень. У меня дурное предчувствие…

…избавить этих троих от костра. А ту, что травила колодцы, доставить на суд в ее же общину…

Годы гнетут мои плечи, и что скажу я небесному судье, став перед его престолом? Что всю жизнь губил сударынь моих… ибо они губили тоже?..

Зачем я взял на себя этот камень?.. Мне приходит наваждение, я стою на костре, который сам же и сложил…

Вина сударынь моих ведьм тяжелее моей… Я скажу небесному судье – пусть взвесит…»

Телефонный звонок показался ей невыносимо громким. Целый день никто не звонил, целый вечер прошел в тишине, над дневником человека, умершего четыреста лет назад; еще не поднимая трубки, Ивга почувствовала, как влажнеют ладони.

Назар? Обида, осуждение, зов?..

Трубка была прохладной и тяжелой; вероятно, Ивга до конца жизни будет ненавидеть телефоны. За их внезапность и предательскую неопределенность.

– Ты мне нужна. Сейчас.

Клавдий.

Странно, но она испытала едва ли не облегчение.

Она нужна.

На этой ведьме были свободные штаны и шелковая рубашка под строгим мужским пиджаком. В присутствии Старжа у нее шла носом кровь, и потому она не отнимала от лица замызганного клетчатого платка; из своего укрытия Ивга наблюдала и слышала весь допрос, и не раз и не два по ее спине пробирал противный холодок – никогда прежде она не видела Клавдия таким. Вот уж инквизитор, инквизитор до мозга костей… будто черный капюшон с прорезями прирос к его лицу. Страшно; гадко смотреть, и, что самое неприятное, даже привычная Ивга ощущает сейчас его напор, ежесекундно преодолевая тошноту и головную боль.

– …А вот подумай. И о том, что тебя ждет, подумай тоже…

– Плевала я… не пугайте.

– Вижу, как ты плевала, воин. Твоя защита не крепче яичной скорлупы. Не заставляй меня готовить омлет.

– Чего вы хотите?.. – ведьме, при всей ее озлобленности, приходилось туго. Ивга сцепила пальцы, желая, чтобы это поскорее закончилось.

– Имена.

– Я не знаю…

– Имена!.. Имя твоей нерожденной матери. Или уже рожденной, а?

Ведьма зашаталась.

– Стоять, воин… Матка позвала тебя? Зовет и сейчас?

– Н-не…

– Слушай меня, Юлия. Смотри на меня… Думай, зараза, о хорошем… Ивга!..