Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

Назревавшую семейную коллизию разрядил Богенбрум, появившийся на пороге гостиной в цветастом махровом халате Густава.

- Какое блаженство! Это то, чего мне так не хватало после горного марафона и угощения Стива.

Эвелина встала с ковра.

- Франц, кофе вот-вот появится. Присаживайтесь здесь, возле камина. Вам включить какой-нибудь канал?

- Нет, спасибо, я равнодушен к зрелищам, - произнес Богенбрум, поудобнее устраиваясь в кресле. - Какое издание вас заинтересовало, Густав? А-а, средневековая история России. Жуткая страна. Но, впрочем, она в оголенном виде показала то, на чем я настаивал всегда.

- А что именно вы говорили, Франц? - заинтересовался Эшер.

- Я глубоко уверен, что любой политик непременно состоит из трех слагаемых: вора, негодяя и идиота. В данном случае, - Богенбрум ткнул пальцем в свирепую физиономию адмирала на обложке, - последний компонент был выражен наиболее ярко, хотя и не в ущерб остальным двум. Пишущая братия даже в те времена обратила на это внимание, судя по названию.

- Но как же в таком случае быть с популярностью, которой эти деятели, очевидно, пользовались у народа? - вмешалась в разговор Эвелина.

- Очень просто. Населению свойствен еще больший идиотизм. Любые так называемые "демократические" процедуры эпохи позднего средневековья выборы, референдумы - всего лишь фиксировали массовое кретиническое сознание. Заметьте, что всякий свежевыбранный вождь, дорвавшись до власти, тут же начинал вести себя в соответствии с доминирующей слагаемой. Если президент или премьер - идиот, то счастлив просто дурачиться перед любой аудиторией, дома и за рубежом, а за него казнокрадствуют и негодяйничают другие. Если он - вор, то занят хищениями, и ему некогда паясничать перед избирателями. Если вождь - негодяй, то давит соперников - а заодно и избравшее его население - внутри страны и строит завоевательские планы, не забывая при этом поворовывать. Впрочем, у политиков к одной слагаемой так или иначе подмешиваются две другие. Наиболее распространено сочетание вора и негодяя, обеспечивающее государственным мужам максимум выживаемости. Адмирал, - Богенбрум вновь постучал пальцем по обложке, - на девять десятых состоял из идиота, что его и сгубило.

На столике синтеза с мелодичным звоном появился поднос с напитками и едой. Эвелина налила всем кофе и, сев на диван, обратилась к Богенбруму:

- Надо сказать, Франц, у вас весьма пессимистичный взгляд на вещи.

- Точнее будет сказать - циничный, - будто обрадовавшись, отозвался тот. - Я еще и мизантроп в придачу. Выгляните в окно: горстка землян, окруженная со всех сторон океаном, коротает последние деньки в состоянии праздного ступора. Уместен ли здесь оптимизм? Вся наша история - сплошное недоразумение. У меня часто закрадывается подозрение, что человечество - неудачная курсовая работа какого-нибудь межгалактического студента, и скоро строгий преподаватель, проверив ее, в гневе отправит на уничтожение.

- Однако, Франц, не вс° же так безрадостно. Ведь были, очевидно, и какие-то светлые пятна, - у Густава еще проявлялись очаги недобитого оптимизма. - Возьмем, к примеру, искусство - живопись или музыку. Какой полет мысли! Какие возвышенные чувства! Вы слушали третью симфонию Вагнера?

- Вагнер не писал симфоний.

Густав обомлел.

- Как так - "не писал"? У меня есть каталог...

- ...составленный фирмой звукозаписи, которая сама же соорудила всю свою фонотеку с помощью бесхитростных программ типа "КиберВагнер", "КиберМоцарт", "КиберМалер" и других. К вашему сведению: когда запасы классической музыки пару столетий назад оказались исчерпаны, их решили пополнить, учитывая спрос, именно таким способом. Сначала в каталогах указывали на отличие между авторскими опусами и, скажем так, производными, но впоследствии все смешалось, - средний потребитель все равно не ощущает разницы. Я уверен: вы - счастливый обладатель всех шести опер Бетховена, десяти ораторий Стравинского и полного цикла балетов Шуберта.

Густав был парализован. Он как раз собирался похвастать перед Богенбрумом своей коллекцией и исподволь вел к этому разговор.

- Не стоит по этому поводу огорчаться. Некоторые образцы машинного искусства ничуть не хуже оригиналов. Да и какая разница, в конце концов: музыка - тот же товар, если он вам нравится, пользуйтесь на здоровье, не спрашивая, что да откуда. Из ваших альбомов по живописи, - Богенбрум кивнул на книжный шкаф, - более двух третей - фальсификации, однако это не помешало вам наслаждаться "полетом мысли" художника.

Франц запихнул в рот пирожное целиком и мгновенно его проглотил, почти не жуя. Густав и Эвелина завороженно смотрели на него. Богенбрум налил себе виски, отхлебнул кофе и, наконец, заметив легкое смятение, которое он произвел среди хозяев, любезным тоном осведомился:

- Надеюсь, я не сказал ничего такого, что могло бы нанести ущерб вашему домашнему благополучию?

- О нет, что вы, Франц, - со вздохом произнесла Эвелина. - Мы совершенно не делаем культа из вещей, из искусства в том числе. Тем более, Густав уже растерял половину своей коллекции.

- Просто замечательно, - не в том смысле, что растерял, а в том, что ваша семья не цепляется за атрибуты материального мира. Мне редко встречались люди, имеющие столь трезвый взгляд на окружающую действительность. Я полагаю, это объясняется исследованиями господина Эшера, а вы, Эвелина, - та самая добрая муза, благодаря которой он и смог разработать свою теорию.

- Вынуждена вас разочаровать: мы познакомились уже после того, как Густав собрал интерферотрон.

- Ах, так? Впрочем, неважно - наверняка вы надежный друг и ассистент великого изобретателя.

- Опять вас разочарую. Я совершенно ничего не соображаю в физике, и аппарат Густава для меня - тайна за семью замками. Он как-то пригласил меня на один из своих выездов к месту происшествия, но, боюсь, я поставила его в неловкое положение перед коллегами.

- И что же произошло, если не секрет?

- Никакой тайны здесь нет, но пусть лучше об этом расскажет муж.

Густав прекрасно помнил, как Эвелину стошнило на плащ Джона Барлоу, когда на экране интерферотрона она увидела реконструкцию действий одной родительской пары в отношении надоевшей дочки.

- Это правда, что я имел несколько лет назад неосторожность пригласить Эви на одно из оперативных мероприятий, собираясь показать ей свое изобретение на практике. Но ее ум, хотя и закаленный холовизором, отказался воспринять ту изощренность, на которую способно истинно преступное сознание. Попросту говоря, ей стало плохо, и на этом знакомство Эви с интерферотроном закончилось, практически не начавшись.

- Таким образом, получается, что вы, Густав, - единственный хранитель всех знаний об интерферотроне?