Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)

Герка ушел через окно. Родители думали, что он прилег после бессонной ночи вздремнуть, а он высмотрел дерево с длинной веткой – и дал деру.

– Нам надо уезжать отсюда, – тихо сказал Богуш.

– Куда? – безнадежно спросила Надя. – Дальше-то куда?.. Свинья везде грязи сыщет…

И посмотрела в угол прихожей, где лежала кучка Геркиного тряпья. Надя собиралась вынести ЭТО, когда стемнеет.

Богуш понял – она уже не любит сына так, как любила всего полгода назад. Если бы ей вернули тогдашнего Герку с тройкой по физике – она была бы счастлива. Теперешний Герка был не тот, кого она вырастила, она мучительно искала в этом грязном, то бессловесном, то крикливом, пропахшем сыростью, плесенью и чуть ли не дерьмом существе чистенького мальчика «со способностями». И злость вскипела – Наде было всего тридцать восемь, она могла родить себе другого сына! Не зря же она так старательно предохранялась, пила разноцветные таблетки и сильно переживала, если пропускала день!

Богуш не знал, что комедию с таблетками Надя устроила ради него, чтобы не было тягостных разговоров о его болезни.

Только для него Герка был единственным! Для нее – лишь первым! Она может рожать хоть ежегодно, думал Богуш, она может родить от любого мужчины, от самого крепкого, здоровенного, молодого! Она может вынянчить целую стаю толстеньких детишек! Она может усилием воли забыть про первого – неудачного!..

Надина нелюбовь к сыну Богуша в какой-то мере устраивала. Она позволяла решить по крайней мере одну проблему.

– Ну, вот что, – сказал он. – Нам вовсе незачем вдвоем охранять этого балбеса. Ты сегодня вечером едешь домой и занимаешься продажей квартиры. Это дело долгое. Но если не начать – само не сделается.

– Которой квартиры? – не поняла она.

– Ну, нашей.

Надя вздохнула.

Ага, подумал Богуш, вот и еще аргумент. Ей жалко огромной квартиры с великолепной мебелью. Муж фактически остался без работы, сын фактически стал наркоманом! А она сейчас начнет тосковать о кухонных полотенцах!

Но Надя не доставила ему такой радости.

– Обидно, – только и сказала она.

Ага, подумал Богуш, она рада унести отсюда ноги. Она рада отдаться квартирным хлопотам, лишь бы не видеть постаревшего мужа и безнадежного сына. Герка болен – но у нее, очевидно, кончился срок физиологического материнства. И в глубине души она считает, что руки развязаны…

Надя позвонила на вокзал, выяснила, что прямого поезда нет, а есть только с пересадкой, позвонила и на автовокзал, наконец добралась до аэропорта. Все эти переговоры с диспетчерами она вела отрешенно, и Богуш думал – ага, душой она уже не тут, а там…

То, что творилось с Надей, было обычным итогом затяжного стресса. Она устала – и навалилось безразличие. Так утопающий, устав барахтаться, посылает к чертям собачьим пресловутую соломинку с собственной жизнью вместе.

Оказалось, что вещей у нее совсем немного. Зимнее непостижимым образом оставили в Протасове – не до тряпок было. Летнего купили ровно столько, сколько нужно неизбалованным людям.

– Поедешь поездом, – решил Богуш. – Но через Москву. Попробуй позвонить этим сволочам. Они думают, что мы исчезли, и перестали прятаться.

– Знаешь, Гриша, а ведь я, кажется, поняла, в чем дело, – вдруг сказала она. – Это была обыкновенная зависть. Ведь они оба, и Золотов, и Буханцев, сами чем-то таким занимались. А Герка оказался способнее их! Вот они все и подстроили.

– Если я еще хоть слово услышу о Геркиных способностях, дам пощечину, – предупредил Богуш. – Я не шучу. С меня хватит!

И она испуганно замолчала.

Проводив жену, Богуш вернулся в дом, где предстояло жить и вытаскивать из беды Герку, теперь уже – в одиночку. За эти недели он устал от Нади – и так было тошно, а она еще добавляла своими бабскими глупостями. Богуш принес с собой бутылку водки и уселся на кухне – думать о будущем.

Все летело в тартарары.

Он не мог возвращаться домой с сыном-наркоманом. Недоброжелателей хватало – первый же Геркин загул был бы описан во всех подробностях и опубликован по меньшей мере в двух из пяти ведущих городских газет.

В том, что Герку можно вылечить только за границей, Богуш уже не сомневался. Там есть настоящие частные клиники, но там ведь и платить придется немерено. А у него – только то, что удастся выручить от продажи новой квартиры со всеми ее потрохами. Вложено в это жилье шестьдесят пять тысяч зеленых, и как бы Надя ни вертелась, покупатели поймут – деньги хозяйке нужны срочно. По меньшей мере десять тысяч потеряет она при продаже – и с этим придется считаться.

А когда отыщется заграничная клиника, придется везти туда сына лично и контролировать ситуацию. Пятьдесят пять тысяч – не такая гигантская сумма, заграничные цены Богушу известны. В прокуратуре на нем, скорее всего, уже поставили крест. Сколько можно верить человеку, который каждые две недели звонит и просит продлить отпуск за свой счет? Так что, когда Герку вылечат, семья останется фактически без гроша за душой и на пустом месте. Ведь нигде Богуш не сможет получать столько, сколько получал в прокуратуре, официально и в конвертах. Значит, пятьдесят пять – это все, что у него есть в жизни. И ошибиться он не имеет права.

О том, что придется куда-то устраиваться на работу, он старался не думать. Город не без добрых людей, найдут уж ему нищенское местечко в каком-нибудь адвокатском бюро, хотя какой из него, к черту, сейчас адвокат! Или в юридической консультации – и будет он сидеть в кабинете и с тоской смотреть на дверь, войдет или не войдет долгожданный посетитель?..

Буханцев и Золотов, чтоб им обоим сдохнуть, наверняка предвидели, что Герка сорвется и, как многие его ровесники, подсядет на иглу!

Но за что?..

Богуш знал за собой немало грехов. Но люди, которые могли считать себя обиженными, не имели таких связей в Москве, чтобы устроить Герке и всему семейству Богушей колоссальный провал и разгром. Если бы имели – не оказались бы обижены, а решили проблему на уровне толстенького конвертика…

В дверь позвонили.

Время было такое, что визиты трезвых соседей исключались. Вероятно, пришел знакомиться пьяный сосед. У Богуша еще оставалось полбутылки. Он решил, что надираться в одиночку – действительно предпоследняя ступенька перед окончательным падением, и пошел открывать.

На пороге стояли Герка и Цуца.

– Здрасьте, – сказал Цуца. – Гер, заходи, что ты стал?

Сын молча вошел и отправился на кухню – пить воду.

– Где ты его нашел? – спросил Богуш.

– Возле стекляшки тусовались, он туда пригреб. Вы бы, что ли, его увезли? Такие лопухи первые пропадают, – прямо сказал Цуца.