Александр Ломм - Чудо в Марабране

ПОВЕЛИТЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ И ЗЕМНОЙ ЧЕРВЬ

Медленно, с протяжным скрипом открываются двери Сначала не видно ничего. Потом слышится не то стон, не то вздох и через порог переступает благочестивейший аб Субардан, в своей великолепной желтой сутане. Секунду, другую он глядит на бога побелевшими от ужаса глазами, и вдруг словно предсмертный вопль вырывается из его жирной груди: - А-а-ашем та-а-а-бар!!! С этим возгласом аб Субардан как подкошенный валится перед богом на пол и прячет лицо в ладонях. Бог с глубоким презрением смотрит на распростертую на полу фигуру аба. Он выдерживает довольно длинную паузу и наконец строго возглашает: - Встань и подымись, недостойный раб мой! Но служитель божий лишь трясется весь как в лихорадке и продолжает лежать на полу с закрытым лицом. - Еще и еще раз говорю тебе: встань! - гневно приказал бог, начиная терять терпение. Перепуганный аб живехонько приподнялся на колени, воздел молитвенно руки и залепетал, обливаясь горючими слезами: - Смилуйся, смилуйся, солнцеподобный! Ашем табар! В черных глазах старца вспыхивают огоньки грозного веселья. По-видимому, он доволен покорностью аба. Но голос его продолжает звучать раскатисто и властно: - Ашем табар! Мне ведомо все от начала и до скончания века! О твоем паскудстве, червь ты ничтожный, мы после рассудим. А ныне соберись с мыслями и ответствуй перед лицом моим сущую правду, чтобы я увидел душу твою на языке твоем! Мой вероломный и самозванный служитель, гросс сардунский, дерзостно присвоивший себе высокое звание сына моего, известил тебя о моем прибытии на землю, в Марабранскую провинцию благословенной Гирляндии? Известил или нет? Отвечай! - Известил, о милосерднейший! Ты все знаешь и все видишь! Час тому назад пришла от его святости, то бишь от твоего, о владыка, вероломного сына, шифрованная депеша!.. - захлебываясь от усердия, признался аб Субардан. - Правильно, депеша. О чем же была сия депеша? - продолжает допрашивать бог. - В депеше, о великий создатель и повелитель вселенной, твой вероломный и самозванный сын приказывает мне, твоему самому ничтожному и мерзкому рабу, разыскать тебя, о лучезарнейший, пригласить к себе в гости и... и... и... - Признавайся до конца, пока я не обрушил на тебя гнев свой! - ...и освидетельствовать подлинность твоего божеского естества! - насилу выдавливает из себя аб и снова грохается на пол. - И это верно! Гросс сардунский обнаглел до изумления, но мы сполна воздадим ему по его заслугам! - грохочет бог скорее удивленно, чем разгневанно. - Подымись и признавайся дальше! Что еще было в депеше? Аб Субардан вновь приподнимается на колени: - Затем, о владыка, мне строжайше приказано, буде ты окажешься подлинным создателем вселенной и повелителем вселенских миров, отслужить в твою честь торжественный молебен, воздать тебе все надлежащие почести, а главное, задержать тебя возможно дольше в здешнем убогом приходе, дабы он, твой вероломнейший служитель и самозванный сын, успел надлежащим образом приготовиться к встрече с тобой!.. - А остальное? Ты не сказал еще, что тебе приказано на случай, если ты не признаешь во мне бога единого! Я хочу это слышать! - гремит старец, вперив в аба свой огненный взор. - Прости, о всеведущий! Язык мой немеет!.. - хнычет аб, размазывая по щекам обильные слезы. - Говори! - Говорю, всемогущий! Да будет всегда по воле твоей!.. Ашем табар!.. На тот случай, если я не признаю тебя, моего владыку великого, мне велено заковать тебя в цепи и выдать полиции, как... как... - Как мошенника, проходимца и шарлатана, так, что ли? - Нет, о всеведущий, лишь как безбожника и смутьяна... И это все! Ты видишь мою душу, о владыка, на языке моем! Ашем табар!.. Сказав это, аб Субардан в третий раз в ужасе простирается на полу и закрывает лицо руками. На сей раз бог не приказывает ему подняться. - Ай да сынок у меня! - грохочет он в необыкновенном возбуждении. - Все учел и продумал! Учтем и мы его подлое неверие, когда будем отмерять ему его меру! Вся преисподняя взвоет от ужаса над той казнью, которой мы предадим этого гнусного лжеца и лицемера!.. Ну, а ты, грязная и отвратительная тля, что мне скажешь? Признаешь ты во мне властелина неба и земли или, быть может, тоже сомневаешься?! - Нет, нет, я не сомневаюсь! Ты видишь мою душу, о милосерднейший! Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!.. - в диком исступлении визжит аб. - Милосерднейший?! Нет, гнусный червь, кончилось мое милосердие и долготерпение! Не милости раздавать, не грехи прощать я пришел сюда, а судить и карать нещадно всех стяжателей, развратников, лжецов, тунеядцев и человеконенавистников! Всех преступных осквернителей этой прекраснейшей из моих бесчисленных планет! Велик гнев мой и страшна будет кара за грехи!.. А ныне, мерзкий, ступай прочь с глаз моих и, служа мне верой и правдой, постарайся хоть на малую толику уменьшить тяжкое бремя своих грехов. Для испытания твоего чистосердечия и полного раскаяния на первый раз приказываю тебе и повелеваю: ответа на депешу мерзавцу гроссу сардунскому не давать! Это первое. Второе: приготовь свой автомобиль и через полчаса подай его к воротам этого благословенного дома! Ты лично повезешь меня в Capдуну и в Гроссерию!.. А теперь убирайся, я не могу больше смотреть на тебя! Бог поднимается во весь свой внушительный рост, а вконец запуганный священник, бормоча бесчисленные "ашем табар", уползает на четвереньках за двери. Дуванис вышел из своего угла, а из кухни выскочила совершенно очарованная Калия. - Однако, ведеор, вы с ними совсем не церемонитесь! - говорит Дуванис с уважением. - Неужели и гросса сарду некого так же отделаете? - А ты думаешь, гросс лучше, чем эта жирная шельма в желтой сутане? смеется бог. - Мне с ними, голубчик, нельзя иначе. Мне их только и брать теперь на испуг. Сам знаешь, всемогущество-то мое подкачало!.. - Ох, ведеор, ведеор, боюсь, как бы они вас не смяли!.. Дуванис и рад, что бог такой напористый (ведь это он нашел его!), и одновременно сильно за него опасается: уж слишком он лезет напролом, полагаясь на одну лишь свою сомнительную "божескую сущность". Но старец, окрыленный первым успехом, так и рвется в бой. - Не бойся, Дуванис, не сомнут! - хорохорится он. - Они все сплошная трусливая слякоть. А я крепкий и начисто лишен чувства страха. Вот посмотришь, как я их приберу к рукам!.. А что народ там делает? Сдается мне, гимны распевают? - Поют, ведеор! Сильно поют и ждут вас! - восклицает Калия. Бог шутя берет ее за ухо и легонько треплет, приговаривая: - Это все ты, егоза длинноязыкая, натворила! По всей деревне секрет растрезвонила! Вот тебе за это, вот, вот!.. - Я нечаянно, ведеор бог! Я, честное слово, нечаянно! Бежала к его благочестию и вдруг вижу: Лифка горбатая сидит на крылечке и ревмя ревет, что голод будет, что пропадем все без хлеба. Я лишь на секунду к ней подсела и сказала, что бог этого не допустит, чтобы голод. Ну и... тут у меня и вырвалось про вас, что вы в нашем доме сидите. А дальше я не трезвонила, дальше, наверно, Лифка горбатая! - Ну, ладно! - говорит бог и отпускает ухо Калии. - На сей раз прощаю, коли ты Лифку горбатую утешила. Но вперед, дочка, учись держать язык за зубами! Потом он подходит к окну и молча смотрит на улицу, слегка приоткрыв уголок ситцевой занавески. Дуванис и Калия ждут. Спустя некоторое время бог оборачивается к ним и притворно вздыхает: - Ну и оказия!.. Что ж теперь делать-то? Видно, придется-таки показаться народу... Пошли, друзья! И, сопутствуемый молодыми супругами, бог направляется к выходу.