Светлана Новикова - Оранжевое небо

- Так вот почему афинянин не убил меня! - воскликнул он.

Когда он был в агеле, его мать ходила к дельфийскому оракулу, чтобы узнать о судьбе сына. И принесла ответ: "Прекрасная дева в своем жилище ждет встречи с ним, чтобы показать дорогу дальше".

Сбылось пророчество оракула. Вот она, его спасительница, вот она дева - Афина-Парфенос. Вот ее жилище, прекраснее которого ничего не может быть. Отсюда, из этого обиталища чистоты и добродетели, пришло к нему помилование. Здесь он и останется.

Он уснул на прохладных ступенях храма. Разбудил его шум. Недалеко от Парфенона, на площади, шли строительные работы. Он узнал, что там будет возведен еще один храм - Эрехтейон. В тот же день он нанялся в строители.

- Так вот как ты оказался среди строителей Эрехтейона, спартанец. Ты был полноправным гражданином, а теперь всего лишь - метек, чужеземец. Ну что ж, храм закончен, не хочешь ли ты вернуться назад, на родину?

- Нет, друг Антифонт, там я буду еще более чужим. Я давно расстался с идеалами моей юности.

Знаешь, Клеандр, когда-то это были и мои идеалы. Мальчиком я хотел походить на спартанца.

- Издали все выглядит лучше.

- Ты прав. А вблизи... Афиняне повсюду кичатся своей демократией, мудростью, справедливостью, гражданскими свободами. А когда я, гражданин, поступил по-своему, как мне подсказывала моя совесть и мои взгляды, когда я отпустил рабыню Тиру на свободу и женился на ней, они лишили меня наследства и гражданских прав. Вот и вся их правда. Власть народа, волеизъявление большинства... Сколько тут путаницы и лукавства. Ведь большинство - рабы и метеки - молчат.

- Да, Антифонт, все так, как ты говоришь. Но в Спарте молчат все. Я был в театре Дионисия на представлении комедии Аристофана "Ахарняне". Комедиограф зло высмеивает афинян и осуждает за войну со Спартой, от которой все устали. Зрители открыто аплодировали Аристофану и присудили ему первую премию. В Спарте тоже устали от многолетней войны. Но там об этом не говорят. Нет, я не вернусь в Спарту.

- Ты был счастлив в Афинах?

- Нет. Но здесь я многое понял. Я так и не построил храм, о котором мечтал. Храм, куда бы я мог поместить алтарь, чистый и светлый, не запятнанный кровью жертвоприношений и грязью человеческих помыслов. Куда люди ходили бы для молений не об удаче в делах, а об очищении души. Что ж, настанет срок - и кто-то другой, более достойный, кому люди поверят, построит такой храм. Боги создали человека, чтобы он творил божественное, чтобы их творения были проникнуты единой сутью, единой гармонией, были проявлением единого творящего духа. Вот что мне открылось в Афинах, что давало мне силы жить. И вот почему, умирая, я хочу видеть Парфенон, творение человеческих рук.

- Человеческие руки творят прекрасное и они же творят дурное.

- Дурное недолговечно. Оно разлагается и исчезает. А Парфенон так же прекрасен, как и тридцать лет назад, когда я увидел его впервые.

- Дурное умирает, но человеческие руки неутомимы. Они воспроизводят его вновь и вновь. Его так много, что оно скоро пролезет и в Парфенон. И что ты скажешь тогда? Оставить зло, пощадить Парфенон? Или разрушить храм и убить зло? В чем правда?

- Не знаю. Только вряд ли разрушая прекрасное, можно истребить зло. Прекрасное должно быть союзником человека.

- А если зло уже пропитало его?

- Нет! Оно его только испачкало, налипло сверху, как грязь. Но соединиться они не могут. Надо их разделить.

- Но как? Кто это сделает? Люди уже привыкли видеть прекрасное рядом с дурным, они уже не могут отличить одно от другого. Для них все смешалось. Они не видят пятен на стенах, они видят пятнистые стены.

- Пусть тот, у кого зорче глаза и кто сумел разделить их в своей душе, взойдет на холм Пникс и громко скажет об этом всем.

- Ему поверят?...

Поверят ли? Это самое трудное. Антифонт написал трактат и назвал его "Правда". Он сказал: рабство - это зло. Среди людей не должно быть рабов, потому что в действительности между людьми нет никакой разницы. Все рождаются голыми, все дышат воздухом, все едят руками. И Афины, и вся Эллада обрушились против него. Его одинокий голос потонул в общем хоре возмущения, ярости, насмешек. Его называли слабоумным, рожденным от рабыни, растленным завистником, богоотступником. Людям надо было как-то объяснить себе его поступок. И прошло еще много веков, а люди все оставались поделенными на рабов и свободных. Об Антифонте же все забыли.

А знаете, как о нем узнали? При раскопках древнего египетского города нашли обрывок его трактата в мусорной яме. Это случилось уже не так давно, в начале двадцатого века. Так-то, доктор.

А потом был Колизей, "Джоконда", "Гамлет", Лунная соната, роденовский "Мыслитель", часовня Роншан. Были Архимед, Коперник, Эварист Галуа, Фарадей, Менделеев, Эйнштейн. Был Христос и была Голгофа. И были пушки, танки, торпеды, водородная бомба. Все было у человечества. Все было у человека. Через все прошел он. И остался таким, каким был. По-прежнему рождается голым, дышит воздухом, две руки, одна голова. И слезы те же по химическому составу. И смеется тем же старинным способом. И обходится, представьте. И не надо ему других слез и другого смеха. Да и что вы можете предложить взамен? Ничего.

Вот и скажите, доктор, зачем все это? Не можете вы мне ответить. Не можете. Так что же вы отнимаете у меня последнее? Зачем это нужно вам разлучить меня с моим старым другом Антифонтом? Чем он вам-то помешал? Вы же не рабовладелец. Вот и оставьте нас вдвоем. Я так рад, что снова обрел его, что он отыскал меня и хоть изредка посещает. Мне хорошо с ним, это, надеюсь, вас устраивает? А этих - еще раз прошу, слышите, этих гоните в шею. Всех! Устал я от них. Устал. Дайте же мне отдохнуть. Дайте побыть одному. Почему когда человек ищет одиночества, он выглядит странным? Почему он всегда должен быть в стаде? Он и так все время на людях: на работе, в транспорте, в семье... Где там еще... В кино, на стадионе, в санатории, в консерватории, в бане. С самого раннего детства вокруг него человеческая круговерть: ясли, детский сад, школа, лагерь. Древняя агела - стадо.

Я не спорю, человек - существо общественное, ему необходимо общение с себе подобными. Но почему общение - это всегда хорошо, а обособление - это всегда плохо? Ведь если человек никогда не будет наедине с собой, если он никогда не будет заглядывать внутрь себя, беседовать с собой, предаваться размышлению, просто сидеть в тишине - он утратит свое человеческое содержание, оно потухнет в нем, задавленное житейской суетой.

Мы же словно приговоренные. Почему ты мне давно не звонил? Почему ты не взял меня с собой? Расскажи, где ты был. Чего сидишь один? Иди к нам. Пошли гулять. Пошли в пивную. Пошли в гости. Да, да, пошли. Пошли к черту. Что? К черту, говорю, пошли сходим. Сходим к черту в гости. Мы же всюду вместе. Вот и сходим к нему в гости. В гости не ходят порознь. Хорошие супруги всегда ходят вместе. Парою. Дружной парою. Под ручку. Чтобы все видели - дружная супружеская пара идет в гости вместе. Почему тебе так хочется, чтобы все считали нас дружной парой? Ну, пусть они считают, что мы ежедневно дубасим друг друга сковородками. Или - я тебя сковородкой, а ты меня кофемолкой. Может, им от этого легче жить станет? Может, у них настроение поднимется? Аппетит улучшится? Язва желудка зарубцуется. Ну, не хочу я, пойми ты, не хочу я тащиться к этим Косоруковым. Я у них от скуки подыхаю. Опять они усадят нас в темноте рядами и три часа будут угощать своими слайдами.