Валерий Капранов - Маг (Читайте знаки - 2)

Но, что может сделать, пусть даже и сильная женщина, против стаи матёрых волков, которые привыкли идти на врага с голыми руками, добывая оружие в бою. Когда у неё кончились патроны... - Фрида сжалась в стул и втянула, свою сморщенную, старушечью шею в худые плечи.

Потом крепко зажмурилась, так что слёзы, обильным потоком заполняли бороздки её лица, и в отчаянии замотала по сторонам, своей убелённой сединами головой.

- Дальше было так страшно, что я не хочу тебе даже об этом всём говорить. До сих пор, по ночам, я просыпаюсь, от преследующего меня кошмара. Фридрих, мальчик мой... поверь... тебе лучше этого не знать. Потому что такой невыносимой смерти, не достойны даже мученики в аду.

Через день, территория отошла к союзникам. Это было, конечно, не сравнимо ни с чем. Возмущённый увиденным офицер, военный морской пехотинец её королевского величества, требовал проведения расследования, и решения военно-полевого суда. Но, приехавшие высшие военные чины от русских, что-то в резкой форме ему заявили, предъявив какие-то документы. Вскоре этого офицера отозвали, прислав на его место, какого-то ублюдка, который пьянствовал с русскими напропалую, до тех пор, пока их не расквартировали, по другим населённым пунктам. Так усадьба и запустела. Среди пострадавших мы нашли вашу крестницу Берту, её похоронили неподалёку, на кладбище где покоятся ваши близкие родственники.

- Это было кошмарное, страшное время. Мы познали плоды и пожали жатву, отрабатывая грехи, наперёд за своих потомков, - прохрипел, обливаясь слезами и потом, старый конюх.- Давайте помянем святых мучеников минутой молчания.

Барон сидел, словно сросся со стулом, сжимая до онемения кулаки и комкая кружевную салфетку. Желваки на скулах, судорожно бегали, а стиснутые зубы способны были перекусить гранит. Сердце больно саднило в груди, в то время как горлу подступала удушливая тошнота. По спине напрягшейся как струна, неприятными крупными каплями, проступал и струился холодный пот.

Они молча налили, мужчинам шнапс, а поникшей старушке Фриде густой и тягучий вермут. Сохраняя повисшее гробовое молчание, выпили.

Слуги старались не смотреть Фридриху в глаза, не желая причинять новую боль, и погрузились тяжёлые воспоминания.

Последующие дни, вернувшийся в опустевший дом Айнхольц провёл в изнуряющей депрессии. Он подолгу сидел в семейном склепе, или вечером у камина листал толстые фотоальбомы, и смотрел на танцующие языки огня, вспоминая с убийственной тоской о безвременно оставивших этот мир, милых сердцу и горячее любимых близких.

Чтобы отвлечь себя от тягостных мыслей и не причинять страданий домочадцам, своим угнетённым видом, Фридрих с головой погрузился в тайные науки и древние манускрипты. Он, навёрстывал упущенное за время отсутствие время, восстанавливая утраченное и приумножая имеющееся у него Знание. Со временем, скорбь о погибшей семье стала перерастать в осознание и смирение с неизбежностью испытаний, выпавших на его нелёгкую долю. И он снова начал возвращаться в своих мыслях к воспоминаниям о далёкой России.

Если он не успел прийти и спасти своих близких от неминуемой смерти, может он тогда ещё сможет помочь, оказавшейся по его вине в заключении Марфе. Мысль об этом не покидала его уже много времени, возвращаясь запущенным бумерангом, требуя сиюминутных и решительных действий. И тогда он решил, но обращенье в советское посольство, могло ещё больше только навредить и испортить и без того не лёгкую жизнь, отбывающей наказание женщине. Фридрих начал искать возможности, через личные связи новые знакомства, с эмигрантскими семьями и диссидентами, получить хоть какую-то информацию.

Через пять лет кропотливых поисков и бесплодных разочарований, ему всё-таки удалось получить информацию. Но, увы, и здесь он опять опоздал. В анонимном, из за страха перед КГБ и другими разведслужбами сообщении, говорилось, что заключённая воркутинской колонии, Боровицкая Марфа скончалась в марте 1946 года, в родильном отделении лагерной больницы. Перед смертью она родила ребёнка, предположительно девочку. О судьбе ребёнка ничего не известно.

Мысль о том, что у него в этом страшном далёком мире имеется дочь, пробуждала в нём горькие, но в то же время, очень трепетные отцовские чувства. Но, вернутся для поисков девочки в Россию, бывшему беглому военному преступнику, не представлялось никакой малейшей возможности. Искать же другими путями ребёнка, о котором практически отсутствовали, какие либо сведения, было и подавно напрасной тратой сил и времени.

Так летели года и десятилетия. Последние близкие сердцу люди, такие, как старая, добрая Фрида и Рольф, уже давно покинули этот мир, оставляя его в окунуться в тяжёлое одиночество. Новая прислуга, несмотря на свою исполнительность и добросовестность не вызывала у него таких тёплых чувств.

Наступили новые времена, когда рухнул железный занавес, а в уже теперь не советской России грянула перестройка. Это дало новые силы, на свершение несбыточной надежды. Барон принял бесповоротное решение, отправляться в страну, где бурлила новая жизнь, на поиски единственной дочери. Не взирая на уговоры, опасающейся за него прислуги, он собрал необходимые вещи и книги, и стал готовиться к своему отъезду.

Для того, чтобы прочно обосноваться в России, он купил в Нижнем Новгороде, а тогда ещё Горьком, просторную трех комнатную квартиру в старом, дореволюционной постройки доме, и туда переправил необходимый ему скарб. Среди прочих вещей он привёз дорогие напольные часы. Они были фамильной реликвией рода Айнхольцев, поражая глаз, своим искуснейшим, бронзовым литьём, изображающим сценки из эллинской мифологии.

Жизнь в России менялась с переменным успехом, поражая весь мир своей непредсказуемостью. Появлялись, внезапно как на дрожжах, новоявленные миллионеры, наравне, с разрастающимися как плесень, выброшенными на улицу бомжами. Люди постепенно начинали привыкать к создающимся условиям, иногда вспоминая, кто с ненавистью, а кто и с сожалением, о минувших в недалёком прошлом временах.

Вот уже десять лет, как живущий в новой России Фридрих, продолжал свои поиски, теша себя надеждой, что однажды он сможет обнять свою дочь, и поведать ей историю, о её появлении в этот мир, и событиях этому предшествующих.

Шейхи и лимузины

К переполненной машинами стоянке гостиницы, бесшумно подкатил, шурша шинами об асфальт, сверкающий солнечными бликами лимузин. Хромированный бампер, отражал как изогнутое зеркало, в комнате смеха, искажённую реальность, окружающего пространства, разделяя мир на две половины. Одна из этих половин, как констатация явленного всем мира - отражалась в нём самом. Другая же сторона, невидимая - была прерогативой полированной чёрной поверхности самого лимузина. При сравнении, чёрного цвета, было больше, чем хромированных частей.