Сэмюэль Дилэни - Пересечение Эйнштейна (сборник)

Он взял хлеб, нож и снял крышку с пластиковой масленки.

— До завтрака продержишься, а он будет... — Тэк пошевелил лопаткой содержимое сковороды. — ...минуты через три.

Хлеб с намазанными на него желе и маргарином крошился у него на языке, странно безвкусный. И все равно — аппетит вырос.

Жуя, он просматривал газеты, сваленные кипой на захламленном верстаке.

БЕЛЛОНА ТАЙМС

Суббота, 1 апреля 1919 г.

БЕЛЛОНА ТАЙМС

Среда, 25 декабря 1933 г.

БЕЛЛОНА ТАЙМС

Четверг, 25 декабря1940 г.

БЕЛЛОНА ТАЙМС

Понедельник, 25 декабрся 1879 г.

Заголовок последней гласил:

РОБЕРТ ЛЬЮИС СТИВЕНСОН

ПЕРЕЕЗЖАЕТ ИЗ МОНТЕРЕЯ ВО ФРИСКО!

— У Калкинса пунктик насчет Рождества?

— Был на той неделе, — ответил Тэк. — А за пару раз до этого каждый второй выпуск был из 1984.

Следующие полдюжины газет датировались от 14 июля 2022 года до 7 июля 1837 (Заголовок: ВСЕГО СТО ЛЕТ ДО ГИБЕЛИ ХАРЛОУ!)

— Если он выпускает две газеты с последовательными датами, это настоящее событие. Двух подряд с одним и тем же годом не бывает вообще. Но иногда он ошибается, и тогда Вторник у него идет после Среды — или должно быть наоборот? В общем, я удивляюсь, что никто до сих пор не делает ставки; попытки угадать следующую дату Таймс могли бы стать местным эквивалентом лотереи. Но — у него и настоящие новости там бывают: статьи о проблемах эвакуации, о том, как скорпионы терроризируют оставшихся граждан, что происходит в сообществах победнее, просьбы наружу о помощи — время от времени бывают даже статьи, посвященные отдельным новичкам. — Тэк понимающе кивнул в его сторону. — Вот и читаешь; но других газет здесь не найти. Я читаю их здесь. Джон, Валли, Милдред, Джомми — они читают у себя в парке. И все равно, знаешь, жутко хочется увидеть настоящую газету. Просто узнать, как там мир справляется без нас.

Почудилось ли, или голос Тэка и впрямь опять свернул в ту тревожную интонацию? Всего лишь намек, понял он, и понял еще: чем дольше он пробудет, тем реже будет ее слышать. Какую бы просьбу о соучастии, в каком бы лабиринте отчаянья эта интонация ни отсылала слышащему, какое бы требование об избавлении от ситуаций, по определению неисправимых, ни выдвигалось ею, такие просьбы, такие требования могли быть адресованы только новичку в этих лабиринтах, этих ситуациях. И время — да хоть прямо сейчас, пока он жует безвкусный хлеб, — этот его статус постепенно стирало.

— Остальная страна — с ней все в порядке.

Тэк повернулся к нему с ножом в руках.

Кид дернулся, хотя и знал, что Огненный Волк находится в процессе всего лишь бытовой резки.

— Вчера, по крайней мере, была: я ехал с одним мужиком, у него в машине была лос-андеджелесская газета. На Западном побережье без перемен. Потом, чуть позже меня подобрали две женщины; у них была газета из Филадельфии. Восточное приморье тоже в порядке. — Он бросил взгляд на газеты на верстаке, а потом словно со стороны смотрел на собственные толстые пальцы с обгрызенными ногтями, тянущиеся к ним, пятнающие маргарином, желе, сыплющие крошками. — Здесь — единственное место, в котором... — Он пожал плечами, не умея понять, воспринял эти новости Тэк как хорошие, или плохие; и поверил ли им вообще. — ...я думаю.

— Нальешь нам кофе? — спросил Тэк.

— Можно. — Он обошел вокруг кресла, взял с комфорки эмалированный кофейник; ручка больно уперлась ему в костяшки пальцев, пока он наливал.

Со дна одной чашки, потом другой, — поднялся сверкающе-черный, непрозрачный диск.

— Есть будем внутри.

Чуть выше уровня стола, над тарелками с яйцами, ветчиной и хлебом, в цепких пальцах Тэка возник небольшой поднос с двумя миниатюрными янтарными стопками на нем. Тэк повернулся к бамбуковой шторе, и на бутылки с напитками упал свет.

Внутри, уже устроившись заново на кровати, Кид поставил тарелку на свои стиснутые колени и ел так, пока не стало слишком горячо. Приподымая ее то за один край, то за другой, он пронзал вилкой тонущие в подливе кусочки ветчины, или нанизывал их с помощью большого пальца.

— Этот вустершир творит с яичным порошком поистине удивительные вещи, — произнес Тэк с набитым едой ртом. — Слава всевышнему.

Кид откусил маленький кусочек чеснока; в исполненном жгучести рту вкусы, смешиваясь, расцветали; смятение их пробудило в памяти множество хороших вещей, и так и не слилось в один огромный вкус (тарелка была уже наполовину чиста), который его язык смог бы установить.

— Поскольку этот завтрак у нас — еще и ужин, — сидя за столом, Тэк налил себе новую стопку, — думаю, бренди будет в самый раз.

Кид кивнул; янтарный пузырек терялся в его безразмерных пальцах.

— Это реально вкусно. — Он снова глянул на свою тарелку, и ему захотелось, чтобы на ней лежал какой-нибудь овощ; может даже латук.

— Ты уже придумал, куда хочешь направиться? — Тэк выпил вторую стопку, налил себе еще одну и протянул бутылку ему.

Кид покачал головой, отказываясь от напитка, а отвечая на вопрос — пожал плечами.

— Ты можешь отоспаться здесь.

Ленивая мысль: артишоки. Он бросил взгляд на плакаты.

— А тебе, значит, нравится садо-мазо, да? — Понадеявшись, что еда у него во рту смажет комментарий.

— М-м? — Тэка пил кофе маленькими глотками, шумно прищербывая. — Зависит от того, с кем я. — Он поставил чашку на стол, открыл боковой ящик, сунул руку внутрь: — Видел когда-нибудь такое?

Это была орхидея.

Лезвия, вдвое длиннее чем у его экземпляра, сильнее изогнутые, были из меди. На витиеватой кромке медные листья, раковины и клешни обхватывали основания богато изукрашенных узором ножей. Тэк приставил острия к груди рядом с левым соском, нажал, вздрогнул — и уронил оружие на колени.

— Не твое, да? — Среди медных волос выделялись формирующие собой силуэт окружности багровеющие точки. — Красивейшая вещь. — Он улыбнулся, покачал головой и спрятал орхидею обратно в ящик.

— Можно я налью себе бренди в кофе?

— Тебе можно все, что хочешь.

— О, да. — Он опрокинул стопку над дымящимся черным. — Э-э... спасибо. — Поднял чашку. В лицо вместе с паром валили испарения спирта. Глубокий вдох — и язык затрепетал в горле. — Это был очень приятный завтрак. — Глаза украдкой следили за ним из-за прикрытия чашки.

Он допил, поставил свою чашку на пол, большим пальцем нанизал последний кусок ветчины на вилку; еще дожевывая, поставил тарелку рядом с чашкой.