Зиновий Юрьев - Альфа и омега

– Вы ко мне? – спросил доктор Цукки, показываясь в дверях лаборатории. – Такое несчастье… Совершенно не могу сегодня работать, все время под впечатлением. – Он казался больной нахохлившейся курицей, а его обычно смугловатое лицо приобрело землистый оттенок.

– Если вы не возражаете, доктор Цукки, я хотел бы воспользоваться вашей экранирующей камерой и побеседовать с мистером Карсуэллом.

– В экранирующей камере? – тихо спросил Цукки и посмотрел, растерянно мигая ресницами, на Уэбба.

– Да, – коротко ответил Уэбб. Он испытывал удовольствие, глядя, как трепещет этот пухлый слизняк. Он уже знал, что скажет Цукки.

– Да, мистер Уэбб, но шоковый удар, который… Тем более мы говорим ведь в присутствии… мистера Карсуэлла.

– Мне плевать на шоковые удары и чье бы то ни было присутствие! – отрезал майор Уэбб. – Ученые… Пулемет позади и огонь без предупреждения, тогда бы они работали как следует и не несли околесицу о шоковом ударе. Слишком все деликатными стали. Такое мнение, и другое мнение, и еще одно мнение… Либералы…

– К сожалению, я должен…

– Мне плевать, что вы должны, Цукки. Кто заместитель начальника базы – вы или я?

– В научных вопросах…

– Я вам покажу научные вопросы, лабораторная крыса! Убить человека – это, по-вашему, научные вопросы? А?

Уэбб распалялся все больше и больше. Тридцать пять в тени, песок, куча идиотов и жирный Далби, решающий целыми днями дурацкие кроссворды. И из-за таких он в сорок шесть все еще майор… Кроссворды… Киви…

– Мистер Уэбб, – плачущим тонким фальцетом выкрикнул Цукки, – если вы еще раз!..

– Хватит с вас и одного раза. Откройте камеру. Идите, Карсуэлл.

Дэн не мог сдвинуться с места. Все в нем трепетало, голова плыла куда-то, вращаясь. Мысленно он метался от Цукки к Уэббу, как щенок во время ссоры хозяев. Он знал, он точно знал, что должен что-то сделать, но вяжущая благостная слабость пеленала его по рукам и ногам. Какие странные люди! Для чего ссориться в тихом, радостном мире, когда все поет вокруг тебя, покачивая, куда-то все несет и несет в сладком счастливом забытьи, в котором стираются четкие пугающие контуры мира и все дрожит в неясной дреме…

– Вы что, заснули?

Грубый и властный голос Уэбба заставил его очнуться, и он снова увидел прыгающий в глазах Цукки ужас.

Странные люди, для чего это все? Он понимал, что сейчас войдет в камеру. Он помнил, как входил в камеру и мир мгновенно безжалостно обнажался перед ним, но это будет потом, не скоро, через три шага, а пока можно было дремать в блаженном спокойствии.

Тяжелая дверь с уже ставшим знакомым Дэну скрипом (надо смазать петли) медленно закрылась за Уэббом. Майор, казалось, приходил в себя, и с каждым мгновением решимость его таяла.

– Садитесь, – глухо сказал он и сам тяжело опустился в кресло.

Дэн молчал, бережно смакуя ненависть, собиравшуюся в нем. Должно быть, так смакуют простые грубые запахи работники косметических фабрик, подумал он. Он и раньше, несколько минут назад, понимал каждое слово, которое произносил этот высокий, сухопарый человек с рыжеватой щеткой усов на верхней губе, но только теперь они по-настоящему проявлялись в крепком растворе ненависти, приобретали четкость и ясность.

– Что вы можете рассказать мне об убийстве Брайли? – хмуро спросил Уэбб и поднял глаза на Дэна.

«Брайли… странно… У меня какая-то пустота в голове, когда я думаю о Брайли. Вчера я с ним разговаривал. Я одержал победу над этим проклятым стимулятором… А что дальше?.. Почему я так радовался этой победе? Провал, какой-то странный провал… Или к этому стимулятору добавилась еще какая-нибудь чертовщина?»

– Я рассказал все, что знал, – бесстрастно ответил Дэн.

Ему не хотелось думать, для чего его терзают эти рыжие усики. Ненависть отступила на шаг и освободила место для горькой острой нежности к Фло.

– Встать! – вдруг истерически крикнул Уэбб. – Расселся, скотина! Радиоидиот! – У него мелькнула было в голове мысль, что напрасно он так распустил нервы, но тут же растворилась в месяцами копившемся раздражении.

«Обожди, Фло», – подумал Дэн, встал и подошел к майору. Дэн почти без замаха выбросил вперед правый кулак, добавив к усилиям мускулов вес всего своего тела.

Кулак, описав короткую траекторию, наткнулся на лицо майора и передал ему всю заключенную в нем энергию. Кулак обессиленно упал, а голова дернулась назад и в свою очередь передала энергию металлической стенке, которая осталась на месте, предварительно оттолкнув затылок. «Прямо по закону Ньютона», – подумал Дэн.

Майор начал медленно переваливаться через край кресла. Тонкая струйка крови, сочившаяся из носа, изменила под влиянием силы тяжести направление. Дэн, тяжело дыша, вдруг подумал, что после письма Фло он это делает уже не в первый раз. Уэбб всхрапнул и открыл глаза. Прежде чем клубившийся в них туман рассеялся, Дэн еще раз ударил его в лицо. Теперь лицо было ниже, и пришлось нагнуться, чтобы попасть в него.

Дэн открыл дверь. За нею стоял Цукки, дрожа, словно осиновый лист.

– Помогите мне, доктор, – сказал Дэн, чувствуя, как начинает расплываться ненависть. – Его надо вынести на улицу, ему здесь стало нехорошо от спертого воздуха.

В налитых страхом глазах Цукки мелькнул просвет. Вдвоем они подняли Уэбба и вынесли на улицу.

– Сейчас я позвоню полковнику, – сказал Цукки, – мне сдается, он сможет перенести этот удар… Я имею в виду полковника.

Вспомнить и забыть

Ночь. Дэн, привалившись спиной к двери, сидит на ступеньках коттеджа. Большая Медведица совсем близко – протяни руку и ухватись за ручку ее ковша. Хорошо сидеть так, глядя в небо. Теряешь ощущение своей малости, растворяешься в безбрежности Вселенной. Мыслям в небе просторно. Они плывут в гулкой бесконечной тишине, и ничто не мешает им. Они все удаляются, удаляются, теряют связь с тобой, и их уже больше нет. И сидишь один на дне звездного океана и ломко дремлешь, ни о чем не помня и ничего не ожидая. Сигарета давно погасла в руке, но не хочется ни разжать пальцы, ни чиркнуть спичкой. Тихо.

– Вы спите, Карсуэлл? – доносится еле слышный шепот.

Нет, это не звезды. Это едва видимая тень с голосом Цукки.

Спуск со звезд занимает много времени, но наконец Дэн открывает глаза:

– Нет, доктор, я не сплю.

Цукки колеблется. Он обещал Карсуэллу сделать это, дал честное слово, и все же ему жаль его. Странный человек. То, что он, Цукки, хотел бы забыть, он хочет вспомнить. Ничего не поделаешь, есть люди, которые не любят забывать. Для них все много проще, чем для него. О боже, как все сложно! Он вдруг вспомнил слова Мэри Энн, которые она сказала тогда, уходя от него: «Ты боишься простых ответов, Юджин. Ты боишься жизни. Ты навсегда остался маленьким сопливым Цукки-брюки». Летом у нее выступали веснушки. У нее были сильные руки, и она почему-то всегда коротко стригла ногти. Может быть, она была права. И Брайли был прав: он омега, всю жизнь был омегой, ожидающим ударов от мальчишек и от жизни. Карсуэлл другой. Он обещал ему это сделать. Теперь, после следствия, это не страшно.