Александр Казанцев - Тайна загадочных знаний

В назначенный день на знакомом лугу в новое его разноцветье, появившееся спустя прошедший солярийский год, в корабле, напоминающем снова выросшую крепостную башню в Альпах, уже находились Тристан и Сирано, овладевший обращением с аппаратом управления.

По солярийским традициям никаких торжественных (или горестных) проводов (как и встреч!) не было. Недоставало лишь Эльды, опоздание которой для соляриев казалось невозможным.

Но вот по ровному лугу, как под горку, покатилась карета без упряжки. Из нее на ходу ловко выскочила проворная Эльда. Однако она не была одета для путешествия. Ее нарядное полупрозрачное одеяние развевалось от быстрого бега.

Остановившись у подножия корабля-башни, она звонко крикнула:

– Отец! Я не могу лететь с вами. Я жду нашего с Сирано ребенка. На Земле я буду только обузой Миссии, а здесь принесу дитя с кровью «Сына Неба» в сердце. И от него пойдет на Солярии «ПЛЕМЯ ГИГАНТОВ». И я всегда буду любить его отца, как моя мать любила тебя.

Глава седьмая

Тристан, как и предложил во время аутодафе в горах Сирано, мягко посадил свой звездный корабль в Новой Франции, к северу от реки Святого Лаврентия, как назвал ее французский мореплаватель Картье, водрузивший на этой земле французский флаг. В безлюдном месте, в горах, «крепостная башня» могла бы оставаться незамеченной годами.

Но покинуть свое «звездное убежище» Тристану с Сирано не удалось.

Усталое сердце Тристана сказалось. Подъем по скалам все-таки не прошел для него даром.

Бледный, изможденный, лежал он недвижно на ложе в круглом помещении с экранами и циферблатами.

– Друг мой, – обратился он к ухаживающему за ним Сирано. – Я не ошибся, остановив свой выбор на тебе, как на своем преемнике. Силы покидают меня, словно и мне привелось выпить свою чашу цикуты. Теперь ты должен действовать в служении Добру один.

– Учитель, не пугай меня. Такая потеря слишком много значила бы для меня.

Тристан горько улыбнулся.

– О, нет, нет! Я не стану называть по именам тех, кого оставил, не называй и ты никогда моего имени, но помни меня и мои советы всегда, как помнил их великий Сократ. Уэлл?

– Не равняй меня с ним, учитель! Под твоим мудрым руководством он учил людей Благу.

– Ол райт! Ты тоже должен их учить. Вот об этом я и хочу говорить с тобой, пока еще мыслю и, как сказал ваш великий философ, существую.

– «Когито эрго сум» – Декарт! Я защищал его книги от сожжения изуверами.

– Я помню этот подвиг Но шпагу тебе придется вложить в ножны НАВСЕГДА, чтобы отныне служить Добру только пером.

Я склонен к этому, учитель. Писал стихи и даже комедию. – Твое оружие – смех. Ты должен высмеивать Зло, Несправедливость, Жестокость Власти.

– И церкви!

– Уэлл, и церкви изуверов, но… Здесь ты должен быть так же осторожен, как при скрещении шпаг. Нет! Более осторожен, ибо требуется иное умение, чем владение клинком. Церковники могут наложить запрет на твои сочинения, если ты не заключишь их в кольчугу.

– Кольчугу? Какую? Я всегда дрался без нее.

– Ты был только дуэлянт, остряк и балагур. Так останься и в сочинениях своих остряком, балагуром, весельчаком. Вот тебе «маска», равная кольчуге, маска вроде той, что пригодилась мне в почтенной Англии, чтобы скрывать свое «инопланетное уродство»!

– А я всем выставлял его напоказ. И мучился, и дрался за него – и не добился ничего.

– Ты не пробился во дворец, но вызволил из заточения Кампанеллу, которого с почетом усыновила бы Солярия. За это да простится тебе сотня твоих драк.

– Я готов служить Добру пером и расскажу людям все то, что знаю о Солярии, именем которой назвал свой «Город Солнца» Кампанелла.

– Это я воспользовался его словом, говоря о своей планете. Но тебе придется писать по-новому. Если отец Кампанелла учил, рисуя идеальное, как он считал, устройство жизни, то ты рази земные уродства, показывай их через телескоп, в какой Галилей смотрел на звезды. Пусть люди увидят в твоих сочинениях самих себя и нелепые, сложившиеся между ними на Земле отношения.

– Я для контраста расскажу о всех чудесах твоей планеты.

– Остерегись, дорогой мой! Тебе никто не поверит, обзовут обманщиком, лгуном или сумасшедшим, и все твои благие советы выбросят вместе с книгой, если ее даже не успеют запретить.

– Но как же быть, учитель?

– Дай мне лечебную крупицу. Когда мне станет лучше, мы продолжим разговор.

Тристан заметно слабел, у Сирано уже не оставалось надежды, что они вместе вернутся во Францию.

– Ты спрашивал, как же быть? – с трудом возобновил беседу Тристан. – Как сделать, чтобы тебя не сочли лгуном или безумцем? Говори еще более безумные вещи, чем кажущиеся безумными. Рассыпь и известные тебе «чудеса» счастливой Солярии между самыми глупыми нелепицами. Вери найс! Прелестно! Пусть читатели твои сочтут, что все эти «выдумки» одинаково смешны и глупы. Но через сотни лет, когда люди сравняются с соляриями в своих познаниях, они сумеют разобраться, где ты шутил, а где вещал. Но главное, пусть люди ныне знают, как жить нельзя! Ты понял?

– Понял. Шутить и «прятать жемчуг в камни»?

– Хотя бы так! Но камни эти должны лететь в намеченную цель, крушить Несправедливость, Власть, Злодейство!

– Я напишу трагедию, пойду поэтом к герцогу д’Ашперону.

– Да, да! Он предложил тебе. Ол райт! Ты прав! Поступишь верно, хотя и отказался от предложения кардинала Ришелье.

– Д’Ашперон – наш доброносец. Я пойду к нему, чтобы служить не чванству кардинала, а вместе с герцогом нашему общему Делу.

– Потому я тебя и одобряю. Уэлл, уэлл! А теперь иди, оставь меня и отдохни. Я, кажется, усну. И может быть, проснусь. Вери найс!

Но солярий Тристан, Демоний Сократа и Сирано де Бержерака, современник Фидия, Перикла, Кромвеля и Ришелье, не проснулся…

На этот раз «летающая башня» взлетела из горного ущелья не из костра изуверов, но пламя вспыхнуло под ней, подняв ее, как на вырастающем из земли огненном столбе, а по камням ущелья упавшей тучей расползался черный дым, как нельзя больше отражавший горе стоящего поодаль на горном склоне Сирано де Бержерака.

Незадолго до того, он, обученный еще Тристаном, проделал с приборами ракеты нужные манипуляции, чтобы через некоторое время, достаточное, чтобы покинуть корабль, заработали бы сами собой ракетные устройства и подняли к небу гигантскую башню с единственным своим мертвым пассажиром, оказавшимся совсем не бессмертным Демонием, чтобы унести в межзвездное пространство и навсегда сохранить нетленным тело.

Ракета растворилась, исчезла в синем небе, заглохли раскаты грома в горах, где не прошло дождя.