Пол Андерсон - Звезда над морем
Взгляд Эдх вонзился в него, словно лезвие меча.
— Ха, ты думаешь, одной твоей маленькой жертвы достаточно для них? Знай, пока ты был в отъезде, еще один гонец от Берманда разыскал меня. Его люди поубивали всех пленных и уничтожили Кастра Ветера. Они пресытили своих богов.
Копье, крепко зажатое в руке Хайдхина, дрогнуло, прежде чем лицо его стало непроницаемым. Наконец он медленно произнес:
— Я не мог предвидеть такого. Но все равно — это хорошо.
— Нет. Берманд в ярости. Он понимает, что это побудит римлян драться до последнего. А теперь ты лишил меня пленника, который мог стать посредником между нами и римлянами.
Хайдхин стиснул зубы.
— Я не мог знать, — пробормотал он. — Да и какая польза от одного человека?
— И похоже, этим же ты лишил меня возможности общаться с тобой, — продолжала Эдх бесцветным голосом. — Я решила, что ты отправишься в Колонию.
Удивленный, он повернул голову и впился в нее глазами. Высокие скулы, прямой нос, полные губы… Она смотрела вперед, не поворачивая головы.
— Колонию?
— Это тоже было в сообщении Берманда. Из Кастра Ветера он идет на Колонию Агриппины. Ему кажется, что они должны сдаться. Но, если они услышат о резне — а эта весть достигнет их ушей, — зачем им сдаваться? Почему не драться до последнего, в надежде на избавление, когда нечего терять? Берманд хочет, чтобы я наложила заклятие — иссушающее проклятие Нерхи — на тех, кто нарушит условия сдачи.
Обычная проницательность вернулась к Хайдхину, и он успокоился.
— Хм, так… — Он погладил бороду свободной рукой. — Весть эта здорово встряхнет тех, в Колонии. Они должны знать тебя. Убии — это германцы, хоть и называют себя римлянами. Если твою угрозу громко произнести перед соратниками Берманда, неподалеку от стен, где защитники могут видеть и слышать…
— Кто выполнит эту задачу?
— Ты сама?
— Едва ли.
— Да, правильно, — кивнул он. — Лучше тебе держаться в стороне. Мало кто из бруктеров видел тебя. В легендах больше убедительности, чем в человеке из плоти и крови. — Улыбка его походила на волчий оскал. — Человек из плоти и крови, который должен есть и пить, спать, испражняться, который может заболеть, конечно же, выглядит слабовато.
Голос его сник.
— Я действительно слаба, — прошептала она, склонив голову. — Значит, должна оставаться в одиночестве.
— Так будет вернее, — сказал Хайдхин. — Да. Возвращайся на некоторое время в башню. Дай людям понять, что ты размышляешь, творишь заклинания, призываешь богиню. Я понесу в мир твое слово.
— И я так думала, — распрямившись, выпалила она. — Но после того, что ты сделал, могу ли я тебе доверять?
— Можешь. Я клянусь, — голос Хайдхина на миг прервался, — если тебе недостаточно тех лет, что мы прожили рядом. — Тотчас в нем возобладала гордость. — Ты знаешь, лучшего глашатая у тебя нет. Я больше, чем первый среди твоих последователей, я — вождь. Люди слушаются меня.
Повисло долгое молчание. Они проходили мимо загона, где стоял бык, зверь Тива, с мощными рогами, воздетыми к солнцу. Наконец она спросила:
— Ты передашь мои слова без изменений и будешь следить, чтобы не извратился их смысл?
Старательно подбирая слова, Хайдхин ответил:
— Мне больно, что ты не доверяешь мне, Эдх.
Тогда она взглянула на него. Глаза ее затуманились.
— Все эти годы, дорогой старый друг…
Они остановились тут же, на влажной тропе через заросший травой луг.
— Я стал бы больше, чем другом тебе, если б ты только позволила, — произнес он.
— Ты же знаешь, я не могу позволить себе переступить черту. И ты всегда уважал мое решение. Да, отправляйся в Колонию и будь моим вестником.
К Хайдхину вернулась суровость.
— Я отправлюсь и туда, и куда тебе будет угодно послать меня, чтобы служить, не жалея своих сил… Если только ты не велишь мне нарушить ту клятву, что я произнес на берегу Эйна.
— Это… — Краска вспыхнула и погасла на ее лице. — Это было так давно.
— По мне, так я произнес ее вчера. Никакого мира с римлянами. Воевать, пока я жив, а после смерти преследовать их по дороге в ад.
— Найэрда могла бы освободить тебя от этой клятвы.
— Я никогда не смогу освободить себя сам. — Словно тяжелым кузнечным молотом Хайдхин добивал ее. — Или прогоняй меня навсегда, или поклянись, что не будешь требовать от меня мириться с Римом.
Она покачала головой.
— Я не могу сделать этого. Если они предложат нам, нашим соплеменникам, всем нашим народам свободу…
Он обдумал ее слова, прежде чем сдержанно ответить:
— Ну, если будет так, прими от них свободу. Тебе, я думаю, можно.
— Сама Найэрда желает этого. Она ведь не какой-нибудь кровожадный ас.
— Хм, раньше ты говорила другое, — усмехнулся Хайдхин. — Я не жду, что римляне с готовностью откажутся от налогов с западных племен и позволят им уйти прочь. Но если такое случится, тогда я соберу всех, кто захочет следовать за мной, и поведу их сражаться на землях Рима, пока не паду под мечами легионеров.
— Пусть смерть обходит тебя стороной! — воскликнула Эдх.
Он положил руки ей на плечи.
— Поклянись мне, призови Найэрду в свидетели, что будешь проповедовать войну до конца, пока Рим не оставит эти земли или… или, по крайней мере, пока я не умру. Тогда я выполню все, что ты пожелаешь, честное слово, буду даже оставлять в живых захваченных в плен римлян.
— Если таково твое желание, пусть будет так, — вздохнула Эдх. Она отступила от него и уже командным тоном добавила: — Пойдем в святилище, в таком случае, отдадим нашу кровь земле, а слова ветрам, чтобы закрепить клятву. Отправишься к Берманду завтра же. Время наступает нам на пятки.
8Когда-то город назывался Оппитум Убиорум. Город убиев — так называли его римляне. Вообще-то германцы не строили городов, но убии на левом берегу Рейна находились под сильным влиянием галлов. После покорения их Цезарем они вскоре вошли в состав Империи и, в отличие от большинства своих соплеменников, были довольны этим: торговали, учились, открывали для себя внешний мир. В правление Клавдия город стал римской колонией и был назван в честь его жены. Страстно желая латинизации, убии переименовали себя в агриппинцев. Город разрастался. Позже он станет Кельном — Колоном для англичан и французов, — но это в далеком будущем.
А в эти дни площадь под его массивными, римской постройки стенами бурлила. От многочисленных лагерных костров поднимался дым, над кожаными палатками развевались варварские знамена, шкуры и одеяла так и валялись, где их оставили те, кому негде было ночевать. Ржали и стучали копытами лошади. Скот мычал и блеял в загонах, ожидая ножа мясника, отправляющего туши на прокорм армии. Мужчины бесцельно бродили взад и вперед: дикие воины из-за реки, галльский сброд с этой стороны. Поспокойнее вели себя вооруженные иомены[21] из Батавии и их ближайшие соседи, а ветераны Цивилиса и Классика всегда отличались своей дисциплиной. Отдельно кучковались унылые легионеры, которых пригнали сюда из Новезия. По пути они подвергались таким злобным насмешкам, что в конце концов их кавалерия послала всех подальше, отказалась от клятвы верности империи галлов и умчалась на юг под знамена Рима.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});