Сергей Челяев - Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)

- Какие именно, Мартик? - сокрушенно вздохнула девушка.

- Чудинские хроники рассказывают, что несколько веков назад в одном племени младший брат вождя, обделенный властью, продал душу темным духам. А они дали ему за это дружину мертвецов, свирепых, как голодные волки. С их помощью младший брат сумел свергнуть старшего и стать хозяином Большого шатра - так у чудинов в те времена называли их князей.

- Разве у чудинов были собственные письменные хроники? - невинным тоном осведомился Травник. - Насколько мне известно, у них и в нынешние-то времена негусто людей, владеющих даже обычной грамотой.

- Своих хроник у них, конечно, не было, - почему-то покраснел Збышек. - Но в их стане нередки были послы от королей свеев и суоми, и те записывали предания прошлых лет со слов самых старых людей племен.

- Тогда я догадываюсь, где ты мог прочитать эти, как ты говоришь, предания прошлых лет.

Глаза Травника вдруг стали жесткими, даже злыми - Коростель очень редко видел друида таким разозленным.

- Ты пробирался в Смертный скит? Без разрешения Старшины Круга?

Март виновато молчал.

- А знаешь ли ты, что на всякого, входящего в Смертный скит, должно было быть наложено охранительное заклятие? А тот, кто его миновал, подвергался в этом скиту смертельной опасности? Более того - влияние Смертного скита на незащищенного заклятием может сказаться на человеке и через пять, и через десять лет. Ты это понимаешь?!

- Я не был в Смертном скиту. - Март опустил голову. - Свитки мне давал читать один... один друид. Только... я обещал тогда никому не называть его имени, если... если попадусь.

- Надеюсь, это был не Книгочей? - спросил уже более спокойным тоном Травник.

Збышек отрицательно замотал головой.

- В таком случае я знаю, кто это, - заявил Травник. - В Смертном Скиту был только один друид, который ведал древними рукописями и свитками. Это был Ткач, верно?

Март кивнул.

- Ткач?!!

Коростель увидел, что лицо Эгле покрылось смертельной бледностью, даже губы её побелели. От обоих друидов тоже не укрылась перемена в лице девушки. Збышек с тревогой смотрел на Эгле, Травник поднял брови.

- Эй, принцесса, с тобой все в порядке?

Эгле не ответила Марту, но её глаза в одночасье стали какими-то круглыми,

выпуклыми, чуть ли не бессмысленными, и она только медленно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Неожиданно девушка крепко схватила Яна за руку, и вся подалась к Травнику.

- Он был старый или молодой, этот друид?

- Какой друид? - не понял Травник, тревожно глядя в её глаза.

- Ткач! - не сказала, а выдохнула Эгле, ещё крепче сжав ладонь Коростеля, который от смущения не знал, что и думать.

- Думаю, лет на десять-двенадцать постарше Збыха. - Травник был само недоумение. - А в чем дело, Эгле?

Эгле выпустила ладонь Яна и резко выпрямилась.

- Я должна побыть одна. Подумать кое о чем. Пожалуй, выйду на воздух, немного пройдусь.

Она оправила сарафан, мягко толкнула дверь, вышла на подворье и медленно зашагала к озеру, плавно, как утица на водной глади. А троим озадаченным мужчинам только и оставалось, что провожать её удивленными взглядами.

ГЛАВА 6

СНЕГИРИНЫЙ БОГ

"Если эта ведьма коснется меня хоть пальцем, я заору", - подумал Снегирь, глядя на седую, как лунь, старуху с крючковатым носом, в черном монашеском одеянии, которая раскладывала свои дьявольские причиндалы на огромной дубовой колоде. Колода служила здесь, по все видимости, и столом, и верстаком для таких ремесел, о которых связанному друиду вовсе не хотелось сейчас думать. Хозяйство старухи было обширным: разнообразные крючки самых вычурных форм, на манер тех, которыми пользуются зубодеры; молотки железные и деревянные; спицы, ножи, маленькая жаровня, кадушка, какие-то порошки, травы и куча других свертков, некоторые из которых, к счастью для Снегиря, укрывались от его взгляда за узкой спиной пыточных дел мастерицы.

Но самым страшным был не жуткий набор изуверских средств и инструментов, и даже не людоедское обличье карги, а то, что ведьма при этом... пела. Голосок её, старчески дребезжащий и чуть надтреснутый, выводил куплет за куплетом о том, как дева с молодцем только ночь всего и любилась - это слово старуха выводила как-то особенно жалостливо. А наутро улетел ясный сокол на бранное дело, оборонять землю родную от ворогов, да там свою буйну голову и сложил. А дева поплакала немного, поубивалась, да и наложила на себя белы руки, утопилась то есть. Так жалобно и тоненько напевала старушенция, а сама все раскладывала на верстаке пыточные инструменты, любовно протирала их мягкой тряпочкой, щелкала пружинами, проверяла, не испортились ли. При этом она изредка оглядывалась на связанного Снегиря и ласково улыбалась ему беззубой улыбкой, как иногда улыбаются глупые и злые дети, прежде чем оторвать любимой игрушке лапу или хвост. Крепкие веревки туго стягивали плотного Снегиря, и он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Неподвижное тело Книгочея куда-то унесли двое зорзов, Старик и Лекарь. Снегирь был уверен, что зорзы намереваются использовать его для своих дьявольских некромантских ритуалов, но сейчас старался об этом не думать злость ему, по всей видимости, ещё должна была понадобиться.

Нервно следя за старушонкой-людоедкой, Казимир пытался представить себе свою дальнейшую судьбу. Если его не обманула наблюдательность, зорзы были весьма раздосадованы чем-то, связанным с Книгочеем. То, что Патрик даже своей смертью умудрился насолить оборотням, было слабым утешением для Снегиря. Но он поклялся, если только случится чудо, и он как-то сумеет выбраться отсюда, испробовать на зорзах и Птицелове первом все эти дьявольские инструменты, которые старуха уже закончила перебирать и теперь оглядывала, словно бы в сомнении, не зная, с чего начать.

"Ну, ладно, помучат немного, поизмываются, застращают, а дальше-то что?" - отстраненно размышлял Казимир, глядя, как ведьма остановила свой выбор на каком-то маленьком крючке и что-то удовлетворенно бормочет, опустив сухую головенку. О том, что его могут просто убить за ненадобностью, Снегирю и думать не хотелось. С одной стороны, это мог быть самой легкий и простой выход, который, однако, жизнелюбивого Снегиря никак не устраивал; с другой стороны, последние несколько часов Снегирь усиленно предавался единственному занятию, что он мог сейчас делать, связанный по рукам и ногам, - он размышлял. Все его тело чувствовало себя разбитым, и мнительному на этот счет Снегирю стоило немалых трудов отвлечься от мыслей о последствиях ранок, синяков, царапин, которые в сырости этих подвалов непременно должны воспалиться и загноиться. А о дальнейшем впечатлительному, несмотря на всю его внешнюю толстокожесть, друиду и думать не хотелось.