Норман Льюис - День лисицы

Молина уловил в словах рыбака нотки зависти.

— Так почему же вы сами их не ловите?

— Я рыбачу один, а тунца берут вдвоем. Один управляется с лодкой, а другой ловит. Наживка-то живая — приходится все время менять воду, а тут еще и лесу надо наматывать — дел хватает.

— Понятно, — отозвался Молина.

Суматоха на море все усиливалась — большие рыбы, попав на крючок, начинали описывать круги и тащили за собой лодки, лески перепутывались, рыбаки падали в воду. Нейлоновая леса впивалась в кровоточащие ладони, заставляла вскрикивать от боли.

— Кое-кому из этих парней не грех бы поучиться рыбачить, — заметил Коста, но общее волнение передалось и ему. — Знаете, это ведь не так просто. Леса раскручивается со скоростью сто километров в час. Удерживать ее нельзя. Даешь ей раскручиваться. Свистит, как хлыст. И уж тут не зевай. Одному парню так вот начисто и отхватило палец.

Отдаленные крики стихли.

— Прошел косяк, — сказал Коста. Он обрадовался, что другим счастье улыбалось недолго. — Тащите-ка свою леску, — сказал он, — что-то попалось.

Он снял с крючков еще две сераны и бросил их на дно лодки. Другие ловили тунцов, а он, как мальчишка, выуживал серану. Коста страдал от унижения.

— Попытаем счастья в другой бухте, — сказал Молина.

Чтобы добраться до нового места, им пришлось обогнуть невысокий, цвета ржавчины, мыс, похожий на морское чудовище с обиженным ртом. Редкие сосны впивались обнаженными корнями в расщелины мыса, а на самой вершине его сидела, с трудом удерживая равновесие, одинокая чайка с большим желтым клювом. Молина вдыхал запах прогретой солнцем, скопившейся в трещинах хвои, аромат цистуса и фриголы, долетавший из-за скалы, где лежал кусочек суши, красивый и бесплодный. Обогнув мыс, лодка взрезала плотную гладь лагуны; весла с трудом рассекали воду — фиолетовую в местах, где росли водоросли, светло-зеленую, где дно было песчаным. Каскад растительности, сбегавшей по откосу узкого ущелья, здесь обрывался и лежал, засыхая, на пляже — морская соль, пропитав песок, разъела цепкие корни. На песке белело несколько обточенных водой досок.

— Что-то на берегу нигде не видно палаток с напитками, — заметил Молина.

— Старик, которому принадлежит берег, не разрешает их строить, — пояснил Коста. — Запретить людям устраивать тут пикники он не может, ну а палатки сооружать запрещает.

— Отсюда можно выйти на дорогу?

— Есть тут тропка, правда сильно заросшая. Раньше, пока еще не сговорились с полицией, здесь выгружали свой товар контрабандисты. Теперь они выгружаются в гавани средь бела дня. По крайней мере так было, пока кто-то их не продал и лейтенант не угодил за решетку на пять лет.

— Мне хочется размяться, — сказал Молина. — Высадите меня тут, я вернусь в деревню пешком, а сейчас еще, может, искупаюсь.

— Про подводные течения не забывайте, — предупредил Коста.

Когда косяк тунцов прошел, рыбаки устремились вслед за ним, неслышно работая веслами, переговариваясь вполголоса и непрестанно принюхиваясь. Рыбаки считали, что у рыб сильно развиты все чувства, в особенности обоняние и слух. Верили они и в то, что многие из рыбаков могут учуять проходящий на большой глубине косяк. Наиболее удачливым в этом считался Селестино, который и теперь возглавлял расположившуюся полукругом флотилию лодок. Ему помогал его сын Хуан; он должен был следить, чтобы в лодку непрерывно поступала свежая вода, потому что служившие наживкой пескоройки, пробыв в стоячей воде всего несколько минут, засыпали. Поэтому Хуан то и дело закрывал и открывал затычкой отверстие в днище лодки, одновременно вычерпывая воду черпаком.

— Глянь-ка туда, — тихо сказал Хуан.

— Куда?

— Да вон туда.

Селестино повернул голову и увидел вблизи скал лодку Косты. Он перестал грести и пожал плечами.

— Теперь удаче не бывать, — заметил Хуан.

— Будет удача или нет, зависит от тебя, — сказал Селестино, — и давай привыкать к Косте, потому как в следующий раз, когда мы выйдем на баркасе, он, может, тоже пойдет с нами.

— Кто это тебе сказал?

— Франсиско.

— А пошел твой Франсиско к…

— Не выражайся хоть при отце-то…

Внезапно Селестино втянул воздух раздувшимися ноздрями и изменился в лице, словно на мгновение почуял что-то недоступное другим.

— Брось еще приманки, — сказал он.

Хуан отбросил черпак, наклонился и, набрав пригоршню еле шевелившихся пескороек, забросил их как можно дальше от лодки. Потом выхватил более резвую рыбку, зарывшуюся в песок, так что были видны лишь ее глаза да нос, ловко насадил ее на крючок и бросил вслед за приманкой. С минуту оба рыбака следили за леской.

— Сматывай! — приказал Селестино и махнул в сторону берега. — Они свернули туда.

— Еще бы… раз тут этот Коста околачивается.

— В наше время так рассуждали только старухи. Хорошо же вас учат в школе. Недоумками какими-то растете.

— Не нравится мне он, и все тут, — оправдывался Хуан.

— Вычерпывай воду, все время вычерпывай. И не забывай, что Коста — превосходный рыбак. Тебе таким никогда не стать. Он — клад для любой артели.

Селестино продолжал грести, и весла его беззвучно и точно, как ланцет, резали водную гладь.

— Мы опять над ними, — сказал он, — теперь не суетись и не наступай на пескороек.

Хуан бросил за борт еще пригоршню рыбок и следом лесу. Теперь Селестино особенно сильно чувствовал близость косяка. Он поднял весла и внимательно прислушивался к всплескам падавших в воду пескороек и отчетливым, промытым морем звукам, доносившимся с других лодок: поскрипываниям весел в уключинах и плеску вычерпываемой воды. И вот, как раз когда Селестино снова хотел приказать Хуану «сматывай!», с одной из дальних лодок долетел условный крик — Селестино с размаху опустился на колени прямо в песок и воду, схватил вторую леску, наживил крючок и забросил его. И сразу же рыбы клюнули на оба крючка, и в ту же секунду закричали рыбаки во всех лодках. Крепкая нейлоновая леска, намотанная на толстые пробковые катушки, укрепленные на корме, тут же стала разматываться со страшной скоростью — в воду один за другим летели витки по тридцать футов каждый, и в воздухе лишь мелькали пробковые поплавки.

Пока косяк проходил, с каждой лодки удалось взять на крючок одного-двух тунцов, и теперь рыбы тянули лодки в разные стороны. В результате одни лодки, потеряв управление, кружились на месте, другие едва не таранили друг друга — рыбы бешено рвались с крючков, а рыбаки напрягали все силы, чтобы сдержать тунцов, когда те уходили на страшную глубину и на катушках оставалось всего по нескольку футов лесы, или что было мочи сматывали лесу, когда рыба столь же стремительно всплывала; одновременно рыбаки вычерпывали воду, гребли вдогонку за уходившей рыбой и лишь каким-то чудом не сталкивались с другими лодками; распутывая перепугавшиеся лески, рыбаки отчаянно ругались, грозили друг другу, валились на дно лодок, а то и, не удержавшись, падали за борт.