Пол Уильям Андерсон - Патруль времени (сборник)

Но теперь наступила передышка. Киликия сдастся без боя, увидев, что в других захваченных Персией странах правят с такой мягкостью и таким уважением к местным обычаям, каких до сих пор не видел мир. Руководство восточными походами Кир передаст своим приближенным, а сам займется консолидацией уже завоеванных земель. Только в 539 году возобновится война с Вавилоном и будет присоединена Месопотамия. А затем будет другой мирный период, пока не наберут силу племена за Аральским морем. Тогда царь отправится в поход против них и встретит там свою смерть.

Въезжая в Пасаргады, Мэнс Эверард задумался — перед ним была весна надежды.

Конечно, эта эпоха, как и любая другая, не соответствовала такому возвышенному определению. Он проезжал милю за милей и везде видел крестьян, убиравших серпами урожай и нагружавших скрипучие некрашеные повозки, запряженные быками; пыль, поднимавшаяся со сжатых полей, щипала ему глаза. Оборванные дети, игравшие возле глиняных хижин без окон, разглядывали его, засунув в рот пальцы. Проскакал царский вестник; перепуганная курица с пронзительным кудахтаньем метнулась через дорогу и попала под копыта его коня. Проехал отряд копейщиков, одетых в шаровары, чешуйчатые доспехи, остроконечные шлемы, украшенные у некоторых перьями, и яркие полосатые плащи. Живописные наряды воинов изрядно запылились и пропитались потом, а с языка у них то и дело срывались грубые шутки. За глинобитными стенами прятались принадлежавшие аристократам большие дома и неописуемо прекрасные сады, но при существующей экономической системе позволить себе такую роскошь могли немногие. На девяносто процентов Пасаргады были типичным восточным городом с безликими лачугами и лабиринтом грязных улочек, по которым сновал люд в засаленных головных платках и обтрепанных халатах, городом крикливых базарных торговцев, нищих, выставляющих напоказ свои увечья, купцов, ведущих вереницы усталых верблюдов и навьюченных сверх всякой меры ослов, собак, жадно роющихся в кучах отбросов. Из харчевен доносилась музыка, похожая на вопли кошки, попавшей в стиральную машину, люди изрыгали проклятья и размахивали руками, напоминая ветряные мельницы… Интересно, откуда взялись эти россказни о загадочном Востоке?

— Подайте милостыню, господин, подайте, во имя Света!

Подайте, и вам улыбнется Митра!..

— Постойте, господин! Бородой моего отца клянусь, из рук мастеров никогда не выходило более прекрасного творения, чем эта уздечка! Вам, счастливейшему из смертных, я предлагаю ее за смехотворную сумму…

— Сюда, мой господин, сюда! Всего через четыре дома отсюда находится лучший караван-сарай во всей Персии — нет, в целом мире! Наши тюфяки набиты лебединым пухом, вино моего отца достойно Деви, плов моей матери славится во всех краях земли, а мои сестры — это три луны, которыми можно насладиться всего за…

Эверард игнорировал призывы бегущих за ним юных зазывал. Один схватил его за лодыжку, и он, выругавшись, пнул мальчишку, но тот только бесстыдно ухмыльнулся. Эверард надеялся, что ему не придется останавливаться на постоялом дворе: хотя персы и были гораздо чистоплотнее большинства народов этой эпохи, насекомых хватало и здесь.

Не давало покоя ощущение беззащитности. Патрульные всегда старались припасти туза в рукаве: парализующий ультразвуковой пистолет тридцатого века и миниатюрную рацию, чтобы вызывать пространственно-временной антигравитационный темпороллер. Но все это не годилось, потому что тебя могли обыскать. Эверард был одет как грек: туника, сандалии, Длинный шерстяной плащ. На поясе висел меч, за спиной — шлем со щитом, вот и все вооружение. Правда, оружие было из стали, в эти времена еще неизвестной. Здесь не было филиалов Патруля, куда он мог обратиться, если бы попал в беду, потому что эта относительно бедная и неспокойная переходная эпоха не привлекла внимания Межвременной торговли; ближайшая региональная штаб-квартира находилась в Персеполе, но и она отстояла от этого времени на поколение.

Чем дальше он продвигался, тем реже попадались базары, улицы становились шире, а дома — больше. Наконец он выбрался на площадь, с четырех сторон окруженную дворцами. Над ограждавшими их стенами виднелись верхушки ровно подстриженных деревьев. У стен сидели на корточках (стойку «смирно» еще не изобрели) легко вооруженные юноши — часовые. Когда Эверард приблизился, они поднялись, вскинув на всякий случай свои луки. Он мог бы просто пересечь площадь, но вместо этого повернул и окликнул парня, который был, по всей видимости, начальником караула.

— Приветствую тебя, господин, да прольется на тебя свет солнца, — персидская речь, выученная под гипнозом всего за час, легко заструилась с его языка. — Я ищу гостеприимства какого-нибудь великого человека, который снизошел бы, чтобы выслушать мои безыскусные рассказы о путешествиях в чужие земли.

— Да умножатся твои дни, — ответил страж.

Эверард вспомнил, что предлагать персам бакшиш нельзя: соплеменники Кира были гордым и суровым народом охотников, пастухов и воинов. Их речь отличалась той исполненной достоинства вежливостью, которая была свойственна людям такого типа во все времена.

— Я служу Крезу Лидийскому, слуге Великого Царя. Он не откажет в пристанище…

— Меандру из Афин, — подсказал Эверард.

Вымышленное греческое происхождение должно было объяснить его крепкую фигуру, светлую кожу и коротко стриженные волосы. Однако для большей достоверности ему пришлось налепить на подбородок вандейковскую бородку. Греки путешествовали и до Геродота, поэтому афинянин в этом качестве не показался бы здесь эксцентричным чудаком. С другой стороны, до Марафонской битвы оставалось еще полвека, и европейцы попадали сюда не настолько часто, чтобы не вызвать к себе интереса.

Появился раб, который отыскал дворецкого, который, в свою очередь, послал другого раба, и тот впустил чужеземца в ворота. Сад за стеной, зеленый и прохладный, оправдал надежды Эверарда: за сохранность багажа в этом доме опасаться нечего, еда и питье здесь должны быть хороши, а сам Крез обязательно захочет поподробнее расспросить гостя. «Тебе везет, парень», — подбодрил себя Эверард, наслаждаясь горячей ванной, благовониями, свежей одеждой, принесенными в его просто обставленную комнату финиками и вином, мягким ложем и красивым видом из окна. Ему не хватало только сигары.

Только сигары — из достижимых вещей.

Конечно, если Кит мертв и это непоправимо…

— К чертям собачьим, — пробормотал Эверард. — Брось эти мысли, приятель!

Глава 4

После заката похолодало. Во дворце зажгли лампы (это был целый ритуал, потому что огонь считался священным) и раздули жаровни. Раб пал перед Эверардом ниц и сообщил, что обед подан. Эверард спустился за ним в длинный зал, украшенный яркими фресками, изображавшими Солнце и Быка Митры, прошел мимо двух копьеносцев и оказался в небольшой, ярко освещенной комнате, устланной коврами и благоухавшей ладаном. Два ложа были по эллинскому обычаю придвинуты к столу, уставленному совсем не эллинскими серебряными и золотыми блюдами; рабы-прислужники стояли наготове в глубине комнаты, а за дверями, ведущими во внутренние покои, слышалась музыка, похожая на китайскую.