Ирина Дедюхова - Позови меня трижды…

Все стало рассыпаться на глазах, все вдруг стало так непросто, все оборачивалось пустотой. Нет, не узнавала Катя свой двор. Порушили голубятню, за которой когда-то присматривал Валеркин папа. Не стало маленького домика на подпорках, над которым кружили и кружили белые дутыши. Но и после его разорения Кате часто снилось мягкое любовное воркование… Еще покрывались черной плесенью бельевые веревки в покосившейся беседке, но уже даже жильцы первых этажей опасались вешать на них кипяченые в щелоке простыни. И без этих белоснежных парусов беседка казалась неприлично голой.

Терех, приехал среди лета из деревни один. К Кате даже не зашел, странный какой-то. Неделю лежал в лежку, не ел ничего. Катя достучалась до него все-таки, спросила, что ему покушать принести. Он сказал, что никаких котлет он теперь есть не может, вообще теперь мяса никогда есть не будет, пусть они все со своим мясом в жопу пойдут. Лучше пусть она ему мороженое купит.

Дома как раз висела папина куртка, в ней Катя нашла целый рубль юбилейный. Без колебания она потратила его на мороженое для друга. После второй порции мороженого Терех сказал, что в деревне поросенка кололи, а теперь ему так хреново, что он никогда теперь свинину точно жрать не будет. Мясо, может, будет, потом, а свинину — фиг! Катя ни разу не видела Тереха таким, и ей стало страшно.

Валеркина мама, тетя Галя, перешла на другую работу, очень тяжелую физически, но за нее больше платили. Саша и Ваня стали совсем тихими и редко теперь выходили во двор. А Валерка все время теперь был сердитый, и почему-то даже кричал теперь на Катю, когда они с Терехом заходили к ним в гости. Хотя Катя старалась, как могла. Она всегда брала с собой в гости банку варенья и вообще чего-нибудь пожрать, а за чаем рассказывала сказки. Слушать ее сказки иногда приходила даже Танька. Сказки были длинные-длинные — про джиннов, колдовство, красавиц и нежданное богатство. В этих Катькиных сказках все было непривычно. Любовь почему-то была оборотной стороной предательства, а зло иногда оказывалось сильнее добра, и было очень много других самых невероятных превращений. Например, добро могло запросто оказаться злом, а зло нередко оборачивалось добром. Несметные сокровища в ее сказках не дарили желаемого счастья, а совсем как в жизни приносили лишь душевные муки, мрачные приключения, ставили героев перед трудным выбором. Вот умела она складно, по-взрослому логично повествовать! Когда Катька пошла в школу, учительницы иногда просто собирали несколько младших классов и ставили у доски Катьку. Она рассказывала детям сказки, а училки, наслаждаясь тишиной, пили чай за шкафами в препараторской, обсуждая ее любовные похождения, слушали краем уха ее сказки и хихикали.

Но в какой сказочной истории можно было вообразить, что Валерий вдруг начнет ходить в подвал к Кролику?

У этого гадкого Кролика губа была зашитая, она вообще-то называлась "заячья губа", но почему-то давным-давно его стали звать Кроликом, а он отзывался. Кем был этот спившийся мужчина сорока с небольшим лет, живший у них в цокольном этаже, никто не знал. Он устраивался иногда на работу, четко выдерживая сроки, чтобы не загребли за тунеядство, но через некоторое время из его подвального окошка снова неслись похабные песни под гармошку.

Никакие уговоры и Катькин шепот сквозь слезы не помогали, Валерка стал уходить от них в подвал к Кролику все чаще. У Валеры после смерти отца началась такая трудная жизнь! Он перевелся в вечернюю школу и устроился на работу, а у его младших братьев, Тереховых, Катерины и других детей их двора детство еще не закончилось. Он начинал почти взрослую жизнь, но взрослым его считал только Кролик. Ему уже было мало Катькиных рассказов о чужих приключениях, его уже тянули какие-то свои, взрослые приключения, до которых Катька так и не успела дорасти. Если бы только этот Кролик не зазывал его, давя на мальчишеское самолюбие, то они как-нибудь бы справились с Валеркиной хандрой, перетерпели бы его неожиданно появившуюся грубость.

Как давно и как еще недавно Валет сидел с ними на перекладине! Теперь он даже разговаривать с ними перестал. У подъезда теперь каждый вечер его ожидали друзья по посиделкам у Кролика. Они громко смеялись ломкими голосами, и Валера даже курил с ними иногда, а тетя Галя этого не видела, она все время была на работе. Парни были старше Валерия, и Катя не понимала, почему они сидят с ним на спинке скамейки возле их подъезда, оставляя на сидении грязные подтеки с не чищеных ботинок.

Она боялась проходить мимо них, потому что они как-то странно на нее смотрели. И однажды, когда она возвращалась из магазина, Валера вдруг окликнул ее: "Кать! Катерина! Иди сюда!" Катя подошла, полагая, что у него к ней какое-то дело. Она была вынуждена подойти, хотя он сидел с этими неприятными парнями. Ну, не могла она не подойти к Валерке. А они все смотрели на нее и улыбались. И Кате стало не только неловко, вообще не по себе. Они молчали, молчал и Валера и так же, как его новые друзья улыбался. Катя повернулась и побежала в подъезд, будто кто-то гнался за нею, а вслед ей раздался дружный смех, и среди каркающих голосов она узнала и хрипловатый голос Валерия. Она отдышалась только у своей двери, но лицо горело, и она никак не могла попасть ключом в замочную скважину.

Иногда он, развалившись, молча сидел на скамейке один. В такие моменты он совершенно ее не замечал. А если она старалась все-таки попасться ему на глаза, то он вдруг глядел на нее, как на чужую, с отстраненным интересом. Нехорошим, мужским интересом. Уж какой маленькой и глупой не была Катя, но в ней доставало женской чуткости, чтобы это понять. И слова, такие нужные, такие продуманные вечерами перед сном, застывали кашей и пропадали куда-то. Катя так хотела ему помочь, она чувствовала, что он стоит на пороге страшных перемен, она так хотела его удержать! Но когда он так смотрел на нее, ей было не только неловко и страшно, она чувствовала, что сама меняется под его взглядом. Детство ее стремительно заканчивалось, взгляд Валета пробуждал в ней страсть.

Что-то внутри нее стало меняться. Все слова ей стали казаться пустыми и не нужными, но пока ей еще было достаточно этого его тяжелого мрачного взгляда, под которым она вдруг начинала ощущать свои ноги, руки, губы и, самое страшное, все-все.

А разве она могла доверять Валету, ведь он сам не верил ей, он сам поступал так неразумно со своей жизнью, с ее жизнью? Да, ночами ее стали тревожить сны, в которых у них с Валетом было все как у взрослых, они даже целовались.

Но, кроме кружившейся в тумане головы, у Катьки была привычка читать. Она даже кушать не могла, не вооружившись какой-нибудь книгой. Любой, пусть даже папиным учебником по физике за восьмо й класс средней школы. Только в книжках она находила теперь опору, только с ними она могла говорить, только они могли ответить ей пожелтевшими ломкими языками на мучительный вопрос, который Катя никому не могла произнести вслух: "Как она могла пасть так низко, чтобы полюбить Валета, еще даже не став пионеркой?" И стихи из учебника литературы для десятого класса, который, вместе с другими учебниками остался у папы от тех времен, когда его заставили учиться, утешали и успокаивали ее. Они шептали, что все не так уж и страшно, что это даже хорошо, но вот только однажды всем приходится расставаться… И, окончательно убедившись, что она влюбилась, Катька с новыми силами бросилась спасать Валерку.