Клиффорд Саймак - Снова и снова

– Это… симбиотические абстракции. Вот самое точное определение, какое я могу дать.

– Вы хотите сказать, что в действительности они не существуют?

– Да нет, они существуют вполне реально. Они присутствуют, и об их присутствии можно догадаться. Они ощущаются столь же реально, как и то, что мы с вами сейчас видим друг друга.

– И они разумны?

– Да, они разумны.

– И так-таки никто не может попасть туда?

Саттон покачал головой:

– Послушайте, Адамс, а почему бы вам вообще не вычеркнуть систему Лебедя-61 из ваших списков? Ну, забыть, что ли, что она существует? Уверяю вас, там нет никакой опасности! Они никогда не причинят человечеству никаких неприятностей, а люди просто не смогут туда попасть, вот и все!

– Скажите, а как у них с техникой?

– Нет у них никакой техники.

Тут Адамс резко сменил направление беседы.

– Простите, Эш, напомните, пожалуйста, сколько вам лет?

– Шестьдесят один, – ответил Саттон.

– Ну, да вы еще мальчишка. У вас все еще только начинается. – Он повертел в руках трубку. – И какие у вас планы?

– Никаких планов у меня нет.

– Хотели бы по-прежнему работать у нас?

– Это зависит от вас. У меня есть основание думать, что я вам не особенно нужен.

– Мы должны вам за двадцать лет, – сказал Адамс довольно дружелюбно. – Деньги можете получить в любое время. А потом можете в отпуск уйти года на три-четыре. Почему бы вам не отдохнуть, дружище?

Саттон не отвечал.

– Заходите еще как-нибудь, – предложил Адамс. – Поговорим.

– Я не скажу ничего нового, – сухо ответил Саттон.

– Я не настаиваю.

Саттон медленно поднялся.

– Очень жаль, Эш, что я не вызываю у вас доверия.

– Вы дали мне задание, – ответил Саттон. – Задание я выполнил. Отчет написал.

– Да. Все правильно, – согласился Адамс.

– Вы будете держать связь со мной? – спросил Саттон.

– Да, конечно. Обязательно.

Взгляд Адамса был мрачен.

14.

Саттон расслабился в кожаном кресле. Сорок лет будто стерлись из памяти. Все здесь было как тогда. Даже чайные чашки те же.

Через открытое окно в кабинет доктора Рейвена доносились веселые молодые голоса. Студенты разбегались по аудиториям. Кончалась перемена. Ветер шумел в верхушках вязов. Саттон хорошо помнил этот шум.

Вдали зазвенел церковный колокол.

Доктор Рейвен подвинул чашку поближе к Саттону.

– По-моему, я все сделал, как ты любишь. Три кусочка сахара, и без сливок.

– Да, все правильно, – удивился Саттон.

Еще помнит, подумал он. Хотя – помнить – это ведь так легко. Мне, например, кажется, что я сам могу вспомнить все что угодно. Как будто знания, словно старинные сервизы, стояли где-то на полочках мозга, и чья-то заботливая рука ежедневно стирала с них пыль все эти годы, пока я был там, в чужом, непривычном мире, и теперь можно снять это фамильное серебро с полки, вычищенное, сияющее…

На потолке играли отблески пламени, пылавшего в беломраморном камине.

– Я думаю, – сказал Саттон, – вам все-таки интересно, зачем я пожаловал?

– Во всяком случае, – ответил доктор Рейвен, – не могу сказать, что ты так уж удивил меня своим визитом. Все мои мальчики нет-нет да и заглядывают ко мне. И я страшно рад, когда меня навещают.

– Честно говоря, сам не знаю, с чего начать, – взволнованно сказал Саттон.

– Давай проще, – предложил старик. – Вспомни, как в старые добрые времена мы говорили часами и, в конце концов, докапывались до какой-никакой истины…

Саттон рассмеялся.

– Да, профессор, конечно, помню. Мы решали тончайшие проблемы теологии. Разбирали основополагающие аспекты сравнительной религии. Именно это и волнует меня сейчас, потому я и приехал. Ведь вы посвятили этому всю жизнь. О земных и инопланетных религиях никто на Земле не знает больше, чем вы. Удалось ли вам при этом сохранить свою собственную веру? Не возникало ли у вас искушения отказаться от земной религии?

Доктор Рейвен улыбнулся и поставил чашку на стол.

– Я должен был быть готов к тому, что ты, как обычно, задашь мне какой-нибудь каверзный вопрос. Это в твоем духе.

– Я не собираюсь вас долго мучать, – оправдывающимся тоном проговорил Саттон. – Я просто хочу узнать, не нашли ли вы в огромном количестве верований какой-нибудь религии, которая оказалась бы лучше, выше других?

– Надо понимать, что ты нашел такую религию?

– Нет, – ответил Саттон тихо. – Не религию.

Церковный колокол все еще звонил вдалеке. В университетских коридорах наступила тишина. Перемена закончилась.

– Не казалось ли вам когда-нибудь, – спросил Саттон, – что вы сидите одесную Господа и слышите нечто, чего никогда в жизни не слышали и не ожидали услышать?

Доктор Рейвен недоуменно покачал головой:

– Нет, пожалуй, ничего подобного мне испытать не довелось.

– А если бы довелось, как бы вы себя вели?

– Ну, я думаю, что мне пришлось бы так же мучительно размышлять об этом, как и тебе.

– Восемь тысячелетий люди жили только верой, – сказал Саттон, глядя на пылающий камин. – Восемь тысячелетий, а то и больше. Да, конечно, больше. Чем же, если не верой, пусть какими-то начатками веры, объяснить ориентацию захоронений неандертальцев и то, что кости в захоронениях окрашены охрой?

– Вера, – мягко вставил Рейвен, – могущественное явление.

– Да, могущественное, – согласился Саттон, – но, при всем том, порой она – не что иное, как признание нами своей собственной слабости. Мы как бы сами признаем, что мы не в силах существовать в одиночку, что нам нужна соломинка, за которую мы могли бы ухватиться, надежда и убежденность в том, что есть высшая сила, которая нам поможет и укажет путь.

– Ты как-то озлобился, Эш. Это твое открытие так повлияло на тебя?

– Да нет. Это не озлобленность, – смущенно ответил Саттон.

Где-то тикали часы, и в наступившей тишине их тиканье казалось нарочито громким.

– Профессор, – спросил Саттон, – а что вы думаете о таком понятии, как судьба?

– Вот уж действительно странно слышать от тебя подобный вопрос! Никогда не считал тебя человеком, который покоряется судьбе.

– Я имею сейчас в виду научное, книжное, что ли, определение этого понятия. Что по этому поводу говорит литература?

– Ну, в общем, люди, верившие в судьбу, существовали во все времена. Каждый, наверное, верил по-разному. Не все, правда, именовали то, во что верили, судьбой. Одни называли это фортуной, другие – предчувствием, третьи – предначертанием, остальные – еще как-нибудь.

– Да, но ведь нет никаких подтверждений, что судьба действительно существует. Никаких фактов, что она представляет собой реально действующую силу. Ее ведь, так сказать, нельзя потрогать руками!

Доктор Рейвен покачал головой.