В Храмов - Сегодня - позавчера_2

- Ты про всех знаешь?

- Нет, конечно. Только самых опасных. Должен же я знать - от кого чего ждать.

- Про меня тоже собрал сведения?

- Обязательно. Ты у нас считаешься самым непредсказуемым и опасным. И неуправляемым.

- Во как! А что же вы тогда якшаетесь со мной?

- Тут, во-первых, соображения безопасности - друга держи вблизи, врага ещё ближе. Да и ошибочно мнение о тебе. Ты очень предсказуем. Действуешь не по общеустановленным правилам, не по уставу, но вполне понятно, предсказуемо.

- В тебе психолог умер.

Сержант рассмеялся:

- Почему умер? Живёт, растёт и развивается. Это у меня - работа.

- Значит, я уже не в списке опасных?

- На первом месте. Только угрожаешь ты не нам, а всем, кто вокруг тебя. Ты уже убил одного потенциального бойца, они будут мстить. Опять кровь и потери. Может, грохнуть тебя сейчас? Больше людей до фронта доведу.

Предлагает убить меня с улыбочкой на лице. Изверг! Кровавая гэбня! Питьсот-мильонов-невинно-убиенных!

- А смысл? Для чего эти упыри в законе на фронт идут? Они воевать будут? Не смеши мои валенки! Или ты довёл - а там и трава не расти?

Конвоир хмыкнул, развернулся, через плёчо процедил:

- Ночью спи в полглаза. Эта порода очень подлая. А одно твоё присутствие им мешает больше, чем весь конвой. Одним фактом твоего существования. Или они тебя сегодня режут, или завтра будут резать за тебя.

Сержант ушёл. Вот это да! Сержант! Он просчитал всю подковёрную партию! Быстрее меня.

Ладно, будем поглядеть.

В гостях у "Шурочки".

1942г.

Особенности ночёвки штрафников.

Уже в сумерках снежный туннель дороги вывел нас к какой-то деревне. Политрук согнал нас с дороги на "обочину". Мы пропустили мимо себя крупнокалиберную батарею на механической тяге со всеми сопутствующими. Только после этого вошли в село, и политрук распределил нас по строениям, назначив старших. Я даже не удивился, оказавшись старшим над дюжиной штрафников.

Ввалились в ещё не остывшую избу. Хозяев не было, топили пушкари. Все попадали на застланный соломой земляной пол. Я подошёл к печи, открыл, заглянул. И стал пинками поднимать людей:

- Ты и ты - вычистить печь от золы! Вы трое - обеспечение дровами!

- Где мы их возьмём?

Я навис над спрашивающим. Совсем пацан. Не из сидельцев. Как попал сюда? Постучал ему пальцем в лоб:

- Что это у тебя такое? Там есть внутри чего или один сквозняк меж ушами? Напряги свою бестолковку. Приказ получил - исполняй! Найди, добудь, роди - мне пох! Пшёл! Остальные! Всю эту коллекцию блох на полу - на мороз. Натаскать свежей соломы - там стог недалеко стоит. Работаем! Я пойду пожрать пробью. К моему приходу не будет готово - жевать будет нечем!

Распределением сухпая занимался политрук, выдавал один из конвоиров. Замёрзший до состояния камня хлеб, махра и заварка - насыпью. Каждый получал за себя. За группу получал только я и шнырь от лагерной "аристократии". Шнырь зло буравил меня взглядом. Получил своё, прижал к сердцу "сокровище". Проходя мимо меня, прямо испепелял меня взглядом. Я не удержался от подобной провокации, резко дёрнулся в его сторону:

- Бу!

Он так резко отшатнулся в испуге, что сел задницей в снег, под всеобщее ржание. Политрук осуждающе покачал головой. Я тоже получил на свою избу, пошёл обратно. Чувствовал, как спину мне буравили злостные взгляды.

Избу было не узнать - пол переливался оттенками золота от душистой соломы в пляске огня в печи-голланке, пока таскали всё туда-сюда хату выморозили. Ничего, прочищенная печь быстро прогреет, а проветривание - оно только на пользу. Все замерли, не отрывая глаз от котомки.

- Есть сегодня будем хлеб с чаем. Хлеб морозовый, чай не заварен. Надо мухой найти тару под чай. Пока чаёк завариться - хлеб оттает.

Я разложил каменные буханки на печи. Поставили на огонь ведро с водой. Всё население избы расселось перед буханками, как перед телевизором, взгляд не отрывали. Я вздохнул:

- Мужики, я отлучусь ненадолго. Никого не впускать, никого не отпускать. Если кто хлеб хоть тронет - порежу на ремни.

Я сбегал к конвоирам за своим мешком. Сержант, наклонившись ко мне, спросил:

- Помочь? Подстраховать?

- Не мешать. Чем быстрее это нарыв прорвётся, тем лучше.

- Сегодня жди. Если сегодня не решаться - больше у них до самого фронта случая не будет. И Брасень это знает.

- Главарь их?

- Ага. В законе вор. Авторитетный.

- Зачем вызвался? Законным, вроде как, западло служить.

- То-то и оно. Глаз и глаз за таким.

- А Сивый?

- Сивый - ширма. Главарь - Брасень.

Я поблагодарил и поволок свой тяжеленный тюк в хату. Ночь. Темно. Если бы не снег под ногами - вообще ничего бы не было видно. А так я ещё подходе заметил тень, достал ствол.

- Не стреляй, - сказал голос Ивана.

- Чего ты?

- К тебе пришёл. А они не пускают.

- Правильно делают. С чем пришёл?

- Тебя ночью убивать будут.

- Пытаться. Ключевое слово "пытаться", ты забыл. Я уже сам докумекал. Тебе-то что с этого?

- Я отказался участвовать. Меня пайки лишили и из избы выставили.

- А, обиженный и оскорблённый. Понятно.

- Ничего тебе не понятно, - Иван вдруг разозлился, но взял себя в руки, умолк.

- Ладно, казачёк. А, ты не засланный казачёк, а? Во сне меня ножичком... Я слышал ножи ты любишь.

- Да пошёл ты! - Иван развернулся и похрустел снегом от меня.

- Постой. Ладно, не психуй. И чего ты такой нервный? Спокойнее надо. От этого все твои беды. Надо учиться контролировать свои эмоции. Умел бы - не попался бы. Месть - блюдо, которое подают холодным. Пошли в дом. Не та погода, чтобы разговоры разговаривать.

Как только подошли к двери, она открылась - слушали, получается. Зашёл, скинул тюк, оглядел людей, печь с хлебом, только потом убрал "браунинг" в карман. В ведро засыпали заварки - пусть вариться - будет казаться, что чай крепче, нарезал хлеб на равные куски, на каждый кусок положил по тонкому слою сала, под общие вздохи и шлепки падающей на пол слюны, по жребию распределили. С отсутствующими глазами народ основательно пережёвывал ужин.

- Курить в хате запрещаю - сгорим, на хрен! Курить - на улице. И ещё. Сегодня упыри лагерные меня резать придут. Как начнётся карусель - всем щемиться в тот угол. А то попадёте под раздачу. Всё понятно?

Они начали дружно меня убеждать, что за меня любому глотку порвут, но я быстро осадил их:

- Вы мне только мешать будите. Сидите в углу и сопите в две дырочки. Я сам с этими пародиями на людей управлюсь.

Ага, мне бы эту напускную уверенность, да внутрь. Пальцы холодеют, сердце замирает. В темноте скинул полушубок - изба уже хорошо протопилась - и поверх ватника одел "доспех" - пусть пробуют прорезать. Вместо шапки одел связанный матерью Кадета из светлой шерсти "подшлемник" - привычную для людей моего поколения вязанную шапку. Моя только была как у омоновцев - с маской и прорезями для глаз и рта, закрывала всю голову целиком.