Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Убить Чужого

Ландау от этой новости вяло отмахнулся. Он и так много сил тратил на то, чтобы говорить. Старику было страшно рядом с этими двумя, и противно было, и он боялся вызвать их гнев — но еще больше он хотел высказаться до конца.

— Вы же нюхач, молодой человек, не правда ли? И ваш товарищ, он ведь тоже из этих… Истребительная Бригада. Скажите, вы оба, что вы чувствуете, когда… Как это у вас называется… Нейтрализуете мутанта? Идете по следу, а потом убиваете его?

— Счастье, — сказал Кнехт.

— Стыд, — сказал Барро.

— Ну, хоть одному из вас стыдно… — Ландау прижал по очереди пять пальцев к экрану коммуникатора, потом мазнул электронной машинкой по плечу, где был вживлен чип. Коммуникатор пискнул.

— Забирайте свои тридцать сребреников. А теперь разбудите Давида и уходите.

Барро небрежно щелкнул пальцами в сторону младшего Ландау. Тот всхрапнул, дернулся и принялся тереть глаза.

— Вы не поняли, — мягко сказал Барро. — Когда я говорил про стыд, я имел в виду совсем другое. Мне мучительно стыдно того, что еще один из наших — предатель.

— Но в чем они провинились?! — шепотом вскричал Ландау.

— Да как обычно. В том, что родились на свет.

Полицейских у дверей было уже трое. — Ребята, — сказал Барро. — Выручайте. Я хочу солнечные очки «Рэй-Бэн», классическую модель «Предэйтор». И я хочу французский луковый суп-пюре. Где?!.

Прежде чем полицейские собрались с мыслями, Кнехт крепко взял нюхача под руку и потащил за собой.

— Мы в паб? — с надеждой спросил Барро. — Мне нужна передышка.

— Десять минут. И максимум одна выпивка.

— Пятнадцать и две!

— Двенадцать с половиной и полторы! За что ты торгуешься?! — на полном серьезе возмутился Кнехт. — Ты хоть понимаешь, за что торгуешься?

— За свое здоровье.

— Уйдет ведь! В любую секунду уйдет! И ищи потом!

— Никуда она не уйдет. У нее тут дочь растет.

Лицо Кнехта вытянулось.

— Роза…

— Ага, Розита. Дочери примерно лет пять. Это многое объясняет, не правда ли? Роза дезертировала уже беременной. И этот город она обустраивала под свою девочку, для нее, ради нее. Точно такой же городок, в каком выросла сама. Хотела для малышки безмятежного детства. Вот что ее здесь держит — весь город. Если у Розы не хватит духу сбежать, она будет обороняться, не жалея никого. Нам придется идти к ней по трупам.

— Нас запросто подстрелят, — сказал Кнехт деловито. — Она стянет к дому всю полицию. Нарочно не попадут, но я боюсь случайной пули.

И тут же добавил:

— Интересно, кто отец?

— Точно не я! — Барро неумело перекрестился.

— Уже легче. И не я.

— Уже легче. А ты уверен?

— Категорически, — заявил Кнехт и тоже перекрестился. — А ты уверен?

— Абсолютно.

— Это хорошо. Но что делать? Ребенок!

— Я знаю, чего не надо делать, — твердо сказал Барро. — Не надо делать проблемы. Девочка скорее всего тоже мутант. Неучтенный, вне списка. То есть от десяти тысяч до плюс бесконечности, смотря по результатам экспертизы. Поскольку это отродье Розиты, я оцениваю девочку в районе миллиона. Сам понимаешь, никто на свете не заставит меня убить ребенка, который стоит миллион!

— Черт побери! — воскликнул Кнехт. — Как хорошо, что мы теперь работаем за деньги!

Они ввалились в паб и с порога заказали виски.

— Самую дорогую отраву, какая есть! — распорядился Барро. — И много льда!

Кнехт взялся за коммуникатор.

— План такой, — сказал он. — Розу нейтрализуем. Девчонку глушим, берем под мышку и делаем ноги. Я сейчас отправлю доклад по полной форме и попрошу, чтобы выслали прикрытие и экспертов. Нам понадобится та еще поддержка. Ближайшие несколько часов за нами будет гоняться вся полиция континента. Пока не докажем, что брали мутантов, и командование Бригады не утрясет все формальности… Значит, сейчас угоним машину, двинем к Розе, потом рванем к аэродрому, там угоним самолет — и полным ходом на север.

— Ты прямо гангстер, — усмехнулся Барро. — Только не перевозбудись.

— Я прямо будто снова на службе, — поправил его Кнехт.

— Вот на службе ты и вел себя как чистый гангстер. Цель оправдывает средства, ага?

— Что не так? — насторожился Кнехт.

— Давай выпьем, — сказал Барро.

— Не задерживай. Что не так?

— Допустим, у меня предчувствие. Веришь?

— Какое еще предчувствие?! Чего ты вдруг сдулся? Сюда направляется лейтенант Ортега, верно? Да и черт с ним!

— О да, тут я согласен, черт с ним… — Барро поднес стакан к губам — и опустил. — Не верится, что это может быть моя последняя выпивка.

Кнехт укоризненно поглядел на нюхача, взял стакан, демонстративно проглотил виски будто воду и продолжил возню с коммуникатором.

— Ага, вот вы где! — донеслось от дверей. — Эй, вы, двое!

Кнехт на окрик никак не среагировал. А Барро снова поднял стакан и сказал:

— Ну, за то, чтоб не последняя!

К столику подошел лейтенант в сопровождении аж четверых полицейских.

— Сеньоры Габриель Барро и Эгон Эрвин Кнехт. Вы задержаны. Будьте добры сдать оружие и проследовать с нами в участок. Фернандо, зачитай сеньорам их права.

— За что задержаны-то? — лениво спросил Барро.

— Там сообщим.

— Обязаны на месте.

— Да черта с два, тут вам не Европа. Стволы на стол! Будете выпендриваться — пойдете в наручниках.

Коммуникатор Кнехта сыграл бравурную мелодию.

— Готово, — сказал Кнехт, убирая машинку на пояс. — Лейтенант, я что-то пропустил? Как дела? Хотите с нами выпить?

— Стволы на стол! — прошипел лейтенант.

— Мы задержаны, коллега, — лениво сообщил Барро. — По обвинению в разжигании межнациональной розни. Часика три придется в участке посидеть минимум, а то и до завтра проваландаемся.

— А все ты со своими жидами! — рявкнул Кнехт.

— Ага, — согласился Барро. — Допрыгался, националист проклятый. Это у меня в генах: кастильская кровь.

— Да я вообще генетически — фашист! — заявил Кнехт.

— И я фашист!

Полицейские, дружно отвесив челюсти, наблюдали, как внутри пары идет непонятная борьба. Полицейским, даже самоуверенному лейтенанту, очень не хотелось связываться с этими двумя. Будь их воля, они бы вообще плюнули и ушли от греха подальше. Но что-то их тут держало. А лысый и лохматый увлеченно общались. Лысый нажимал, лохматый выкручивался.

Они пытались договориться — и никак не могли. Им надо было решить нечто очень важное, и от их решения зависело сейчас множество жизней. Полицейские чувствовали это и все медлили вмешаться.

Ведь кто его знает, о чьих именно жизнях шел спор.