Адаптер - Борис Петров
Беджан знал об этом и не боялся, много раз прокручивая про себя маршрут выхода, но не для себя. Эта идея овладела им после рождения детей, и пусть это были не его дети, он думал о них и Маре. Спускаясь на лифте в подземелье, он прокручивал в голове весь план, отметая эмоции и страхи. Не получалось, рациональная часть его протестовала, разрушая шаткие надежды. Беджан провел рукой по лицу, желая снять проступившие сквозь бесстрастную маску эмоции. Камера следила за ними, он потом посмотрит, что она определила, сейчас было главное не привлечь к себе внимания. Как бы ни высоко он поднялся, с каким бы он не породнился родом, его место было отмерено и закреплено, и любая сложная мысль или тревога на лице станет поводом для разбирательства, а пытать они умеют, оставалась только одна надежда — умереть раньше, чем откроется рот.
Лифт остановился, вернув внутренности хозяевам. Поездка длилась не больше десяти секунд, и этого было достаточно, чтобы пассажиры выходили с ватными ногами и побелевшими лицами. Беджан думал, что это сделано специально, рассчитано и утверждено, чтобы перед лицом Пророка никто не смел видом своим или мыслями противопоставить в малой толике жизни самому Пророку. Каждый должен был знать и помнить, что есть жизнь, и кому он обязан своей жизнью. Простым людям было проще, как бы ни был строг и жесток Пророк, он любил пошутить над собой, и когда над ним шутят в дозволенных пределах. Философы объясняли это мудростью Пророка, дававшего простым людям возможность через смех изгнать из себя скверну. Беджан знал точно, что один из тех, чья личность стала Пророком, любил пошутить над другими, не чураясь пошутить над собой. Шутки оценивались как понятные и адаптированные для народа, Беджану они казались глупыми и злыми. Поднявшись высоко, а сейчас опустившись на самый верх, в самое святое место, Беджан знал, видел, как власть и богатство связывают всех членов почтенных родов все туже, и любой житель четвертого круга был гораздо свободнее и, что возможно, счастливее этих небожителей, к которым примазали и его. Жители третьего и четвертого круга могли сами решать свою судьбу, пускай и запертые на своей территории, зоне проживания, пускай и с малым выбором, но могли сами решать, как жить. Добровольное рабство на заводах или стать бесполым было их решением, осознанным и твердым. Философы и церковь называли это добровольной жертвой, и это было единственное, с чем Беджан соглашался, не забывая о жертве своих родителей, не забывая обещание отцу.
Стены, гладкий матовый пол, низкий потолок, изъеденный неподвижными глазами видеокамер, всегда закрытые раздвижные двери, пропадавшие в толще стен, неподвижность воздуха и мертвенная стерильность — все было ровно также, как и полвека назад. Менялись материалы, цвета, сливавшиеся в однообразие жесткого света ламп, не менялась суть, скелет и дух здания.
Они шли по длинному коридору, из-за закрытых дверей не раздавалось ни звука, ни единого дуновения, ни запаха, напоминавшего о том, что здесь есть живые. Референты и личные помощники шли быстро, не разрешалось опаздывать, а лифт для низшего звена находился дальше всех. Сколько было всего лифтов, не знал никто. Главный лифт привозил глав родов и министров, что часто было соединено в одном человеке, второй уровень имел свой лифт, потом шли референты и помощники, обслуга и охрана. Что находилось за закрытыми дверями знать не разрешалось, об этом старались не говорить, боясь доноса. Беджан думал, что там расположены пульты и серверные клиентского уровня, где располагался главный сервер было государственной тайной. Ходили шутки, что сервер находится за рубежом, в самом логове врагов. В пользу этой версии-шутки говорило то, что после небольшой войны страну изолировали от технологий и оборудования, поэтому Пророка создали там.
Тридцать два человека, одетых в строгие узкие костюмы цветов рода, допускалось носить черный костюм с черной сорочкой и черным галстуком, если разрешит хозяин. Синие, темно-зеленые, пурпурные, красные и желтые манекены послушно ждали у неприметной двери, встав в ровную, вычерченную по линейке шеренгу. Беджан носил черное, покойный Ата разрешил и прописал в уставе. Эмир хотел заставить Беджана надеть синий костюм с красной сорочкой, повторяя цвета родового герба, но дальше угроз за ужином дело не пошло. Раньше Эмир ездил с ним в одном лифте, а теперь он стал главой рода, но статус не дал ему ни смелости, ни мудрости, разжигая внутренний пожар озлобленности от неполноценности.
Беджан относился к рангу смотрящих, так их называли негласно. Они всегда стояли позади, как правило, одетые в черное, молчаливые и спокойные, в отличие от молодых референтов и личных помощников, боявшихся опоздать, прогневить шефа или забыть поручение, что было невозможно. Каждое поручение, наказ, приказ или просьба, требующая немедленного выполнения, записывалась, дублировалась в ежедневники, обрастая напоминаниями и графиками выполнения, рассчитанными и прописанными вездесущей программой. Забыть и не выполнить мог только тот, кто умер, причем внезапно. Программа рассчитывала состояние здоровья каждого, рассчитывая вероятность невыполнения, заранее передавая дела другому. Сбоев не было, все работало идеально, и все слепо доверяли алгоритму. Много лет назад впервые столкнувшись с этим, Беджана мучил вопрос — зачем тогда нужны они, люди из плоти и крови, со своими проблемами, глупостью и слабостью?
Дверь бесшумно открылась. Войти можно было по одному, низко склонив голову в почтительном поклоне. Некоторые старались показать свою преданность и почтение наивысшим образом, отбивая поклон до самого пола, покорно сложив руки в замок на пояснице. Этому тренировали с детства, чтобы «лебедь» получался красивым. Особенно следили за тем, чтобы колени оставались прямыми. Смотрящие были освобождены от этого ритуала, довольствуясь вежливым поклоном.
Каждый раз, входя в зал заседаний, Беджан внутренне трепетал, до режущей тошноты кружилась голова, и сердце билось в неистовстве пожирающих друг друга чувств ненависти и распирающего благоговения перед Богом. Беджан не знал, почему все это в нем вдруг вскипает, взрывается, норовя разорвать плоть на бесформенные куски. Других трясло, как одержимую в падучей, а око Пророка вбирало в себя их страх и любовь, давая каждому заново пережить рождение и смерть, понять ничтожество
