Ночь молодого месяца - Андрей Всеволодович Дмитрук
— Кажется, ты слишком часто бываешь в киноархиве, Алька. Не такие уж они были дикие… Тем более мы сначала свяжемся по радио. Все будет нормально.
— Надеюсь, — вздохнула Алдона и долго смотрела, как бегают дымные огоньки по стволам деревьев, оказавшихся на границе пала. С неземной быстротой сумерки превратились в ночь, и россыпи тлеющих углей уподобились огням столичного города, видимым с высоты.
— Идем-ка лучше в дом, спать, — сказала Виола, обнимая подругу за плечи. — Они до рассвета не выйдут. Во-первых, ночь, во-вторых, их техника не позволяет быстро делать анализы. То есть, конечно, они сразу увидят, что кислорода здесь хватает и радиация не выше нормы, а вот с микробами провозятся долго.
— Так, может быть, установим связь прямо сейчас? — оживилась Алдона. — Зачем заставлять их делать лишнюю работу?
— Не надо, — сказала Виола, подумав над предложением. — Спуск на такой машине очень утомителен, они должны отдохнуть. И нервы у них напряжены — а наш голос вдруг, сама понимаешь…
— Они подумают — это местные жители, гуманоиды! — засмеялась Алдона и неожиданно резюмировала: — Все равно мне почему-то жутко.
Виола обняла ее более настойчиво, заставила сдвинуться с места, и они побрели, шурша травой и обрывая цепкие вьюнки, в сторону мерцающих фар Усагра.
Межзвездный светолет «Титан», использующий импульсную аннигиляционную тягу, был построен почти на исходе эпохи, которую телевизионные комментаторы успели окрестить «несостоявшейся релятивистской». Название было хлестким, но, к сожалению, довольно верным.
К началу XXII века первые международные объединения стали строить мощные и надежные космические корабли. Были установлены регулярные сообщения с Венерой, Марсом и «рудничным чудом» — Меркурием. На этих рейсах безотказно трудились испытанные за полвека ядерные планетолеты: в экспедициях к внешним планетам «обкатывались» термоядерные, а затем и аннигиляционные модели. Наконец, в конце 2170-х годов общеземными усилиями были собраны в открытом космосе первые релятивистские великаны, предназначенные для посещения ближайших звезд. Ни один сверхтугоплавкий рефлектор не выдержал бы импульсной аннигиляции на протяжении нескольких лет: поэтому «зеркала» новых кораблей были настолько огромны, что фокус сгорания находился в десятках километров от их поверхности. Для безопасности экипажа многокилометровые трубы-тоннели соединяли двигатель с жилым корпусом, одетым в чудовищную броню из металла и магнитного поля. Носовой квантовый преобразователь, вынесенный далеко вперед, время от времени создавал «псевдомассу» с колоссальной гравитацией — это делалось для улавливания рассеянного межзвездного вещества. Понятно, что такой «корабль» — тончайшее вогнутое зеркало размером с большой город, подвешенное к длинной гирлянде из труб, тросов, разгонных сопел и бронированных шаров, — такой «корабль» не мог не то что совершать посадку, но даже приближаться к планетам. Впрочем, от звездолета требовалось только подойти к объекту и лечь на дальнюю орбиту: для исследований были приторочены к «гирлянде» обычные атомные ракеты.
Как водится, несколько видных ученых немедленно выступили с восторженными заявлениями, из коих явствовало, что данная система звездолета является идеальной потому-то и потому-то (следовали формулы) и в ближайшую тысячу лет может претерпеть лишь частные усовершенствования.
В трех первых, очень близких релятивистских полетах участвовали только автоматы. «Сжатие» пространства-времени для летящего корабля, возрастание массы — все эти отвлеченные физические категории были воплощены экспериментально. Затем состоялся полет одиннадцати человек в сторону Проксимы Кентавра, достаточно удачный, но, увы, немного прибавивший к сообщениям автоматов. По трассе в четыре световых года было невозможно вести корабль с субсветовой скоростью; звездолеты тех лет разгонялись крайне медленно… Значит, не произошло главное испытание, проверка реакций человека на максимальные релятивистские эффекты.
Еще до возвращения экспедиции с пустынных планет Проксимы были закончены расчеты путешествия к белой звезде, от которой поступали некие осмысленные радиосигналы. С предельным ускорением, какое выдержат космонавты в течение долгого времени, корабль разгонится до околосветовой скорости и пройдет путь до звезды за четырнадцать собственных лет.
Именно для этого рейса, вызвавшего бурную полемику как в ученых кругах («безумная авантюра», «жертвоприношение»), так и среди широких слоев населения («забрать у Земли столько энергии!»), был построен суперсветолет «Титан», стокилометровым зеркалом и добавочными баками антивещества превосходивший своего «кентаврианского» собрата, как кондор ласточку. Добавочное топливо предназначалось также и для регулярных радиопередач, в то время как другие светолеты имели возможность послать сигналы дальней связи только ограниченное число раз за весь полет.
И «Титан» говорил с Землей. На протяжении многих десятилетий рассказывал обо всем, что творилось на его борту. Полустертые межзвездным шумом сигналы складывались в страшные своим лаконизмом рапорты — о том, как на околосветовой скорости любая пылинка, летящая навстречу, устраивает мощный взрыв на броне, как растет поток заряженных частиц, проникающих сквозь поле, и поднимается радиация в жилом корпусе; как возросшая масса тел заставляет экипаж постоянно лежать в ртутных ваннах; как медленно умирают раненые или облученные космонавты, и никто не в силах сдвинуться с места, чтобы им помочь… Многие сообщения были бесценными для науки, но страдания экипажа «Титана» лишали спокойствия всю Землю. И мало-помалу строители звездолетов сворачивали с привычных инженерных путей…
На пятьдесят восьмом «земном» году полета передачи прекратились навсегда. «Титан», грандиозный, как ни одно из сооружений в истории цивилизации, овеянный более трагической славой, чем корабли полярных первопроходцев или венерианские десанты, окончательно ушел в темноту, в небытие, может быть, не являвшееся смертью, но равное ей.
Но Земля, до сих пор старавшаяся подбодрить своих героев и мучеников, все-таки послала пропавшему кораблю еще одно, радостное, сообщение.
После ухода «Титана» состоялось еще несколько аннигиляционных перелетов, две или три катастрофы — и эпоху релятивизма окончательно назвали «несостоявшейся». Попросту никто не желал идти на десяти- или пятидесятилетнюю пытку в бронированной камере, на заведомую гибель части улетевших — ради крошечного шанса найти что-нибудь необычайное, несуществующее на Земле. До сих пор все экспедиции утыкались либо в беспланетные светила, либо в ледяные мертвые миры…
Эпоха закончилась, и надгробную плиту над ней положил международный коллектив физиков-«абсолютистов». Как веком раньше усилиями кибернетиков была прекращена вивисекция, опыты над живыми организмами, так сейчас с помощью небанального научного решения прекратились муки космонавтов. Физика «абсолюта» показала возможность мгновенного «воспроизведения» любой материальной системы на любом расстоянии, вне обычных понятий об удаленности и скорости. Вот об этом-то событии, возвестившем начало космической зрелости, говорила Земля в своем последнем обращении к «Титану»…
Но Веллерсхоф, Свидерский и Феррани, вышедшие утром из ракеты на поверхность загадочной Шестой, не слышали этой передачи. Связь с Землей прервалась. Этого и следовало ожидать при околосветовой скорости корабля.
В десантную исследовательскую ракету, сброшенную с «Титана», проникла другая передача: приветствие, произнесенное чистым девичьим голоском…
