Концерт Патриции Каас. 8. И что дальше (Под Москвой) - Марк Михайлович Вевиоровский
Около кровати, опустив голову, сидела девушка, и держала за руку парня с перевязанной грудью.
– Товарищ генерал, у него осколок возле сердца, врачи бояться трогать … – прошептал сопровождающий Свиридова мичман.
Свиридов положил ладонь на лоб раненого.
– Так. Тебя как зовут? Люся? Так, Люся, бегом за медсестрой – принесите хирургические ножницы, перекись, стерильные салфетки да тазик какой-нибудь. Бегом!
Девушка Люся поняла не сразу.
– Бегом! Мичман, посмотри, чтобы лишних кругом не было.
– Слушаюсь!
А Свиридов прикрыл глаза, вспоминая испепеляющую жару, полутемную каморку, тучи мух и самого лучшего местного хилера – смуглого паренька с мудрыми глазами.
Они побеседовали вечером и остались весьма довольны друг другом – хилер уважением к нему со стороны много знающего восточного человека, а Свиридов – относительной откровенностью хилера, хотя тот использовал в разговоре много непонятных терминов.
И свое первое присутствие при операции, когда он мог в мельчайших деталях разглядеть и почувствовать все действия хилера, и свою первую операцию, которую ему доверили, и которую он успешно провел под наблюдением своего учителя.
И слова молитвы-заклинания, которая предшествовала операции и завершала ее …
И еще несколько операций, которые ему доверили …
Бинты, пропитанные кровью, присохли к ране, и Свиридов обильно полил их перекисью, а уж затем взялся за ножницы.
– Люся, встань в головах и пусть твой друг все время чувствует твои губы …
Под бинтами открылась звездчатая незаживающая рана с рваными краями.
– Сеня, ты лежи спокойно, больно не будет. Если только щекотно. Потерпишь?
– Потерплю …
Свиридов провел рукой по ране, а затем внезапно погрузил пальцы в тело раненого и стал так что-то делать. На груди раненого вокруг руки Свиридова выступила кровь – так, в луже крове он что-то делал там, внутри, в теле раненого.
Медсестра была готова закричать, но спохватилась и стала вытирать кровь салфетками и бросать пропитанные кровью салфетки в тазик.
А Свиридов стал медленно вытаскивать руку со сжатыми пальцами и бросил в тазик что-то металлическое, корявое, окровавленное, брякнувшее металлом.
А другой рукой накрыл рану и начал водить по ней ладонью.
– Это твой осколок, Сеня. Корявый, весь в отростках, еще немного и прорвал бы он сердечную сумку. Зато теперь порядок, жить будешь с Люсей долго и счастливо.
Под рукой Свиридова с тела раненого исчезала кровь и на глазах затягивалась рана.
– Перевязывать его не надо, а вот УФО – обязательно. И переливание крови. Слышишь, сестричка? Очнулась?
– Вы колдун?
– Я хилер.
Тут в дверь наконец прорвался главврач.
– Что тут происходит? Кто вы такой? Кто разрешил?
– Тихо, док. Вот кто я, – и Свиридов раскрыл перед носом врача свое генеральское удостоверение.
Врач увидел окровавленные куски марли в тазике и прикрытую одеялом грудь раненого.
– Но рану вы обработали, надеюсь?
– Надейтесь. – Свиридов сдвинул одеяло с груди раненого, на которой не было следов раны, а только более светлая кожа. – Ему требуется переливание крови, можно капельницу с физраствором и никаких антибиотиков. Слышите, никаких!
– Сестричка, отмой осколок и отдай Люсе. А вы пустите сюда всех женщин, что маются у вас во дворе.
Девушка Люся была сама в полуобморочном состоянии и ее пришлось приводить в чувство.
– Мичман, ты особо не болтай. Есть еще похожие случаи? Неизвлекаемые осколки, незаживающие раны?
– Есть, товарищ генерал. Я проведу.
После того, как Свиридов почистил несколько незаживающих нагнаивающихся ран, в коридоре его нагнал генерал Громов.
– Ты и сюда добрался, Свиридов!
– Слушай, Борис Всеволодович, добраться сюда было трудновато. Да и вроде епархия не моя. Но если к завтрашнему дню дорогу к госпиталю не приведут в порядок, то мне придется и за это взяться. Но тогда не обессудь – удовольствий не обещаю.
– Да ты же знаешь, Анатолий Иванович, за всем не углядишь!
– Подбирай себе помощников поумнее да потолковее. Глядишь, будет порядок.
Несколько операций Свиридов сделал, окруженный плотным кольцом врачей, и в историях болезни нескольких раненых появились его записи с четкими рекомендациями по дальнейшему лечению.
В этот раз Свиридов спел всего две песни, но он пообещал скоро приехать, да и подметил множество недочетов, которые вознамерился исправить.
Он устроился в центральном холле бывшей усадьбы – отсюда его лучше всего было слышно в большинстве палат.
А на войне,
как на войне.
А нам труднее
там
вдвойне.
Едва взошел
над сопками
рассвет -
Мы не прощаемся
ни с кем,
Чужие слезы нам
зачем,
Уходим в ночь,
Уходим в дождь,
Уходим в снег.
И голос Свиридова, и звонкий голос его гитары были слышны не только на первом этаже – судя по тому, что песню подхватили и на втором, и во дворе …
Батальонная разведка -
Мы без дел
скучаем редко,
Что ни день –
то снова поиск,
снова бой.
Ты сестричка
в медсанбате
Не тревожься,
бога ради,
Мы до свадьбы
доживем
еще с тобой.
И Свиридову подпевали все дружнее
А если
так
случится
вдруг -
Навек тебя
покинет
друг,
Не осуждай его –
война
тому
виной.
Тебе наш ротный
старшина
Отдаст
медали,
ордена
В разведке
заработанные
мной.
Свиридову подпевали уже кругом, в разных местах
Когда закончится
война -
Мы все наденем
ордена.
Гурьбой
усядемся
За дружеским столом.
И вспомним тех,
кто не дожил,
Кто не допел,
не долюбил
И чашу полную
товарищу
нальем.
Хор голосов, подпевающих Свиридову, крепнул и становился более дружным
И мы припомним,
как бывало
В ночь шагали
без привала,
Рвали
проволоку,
и брали языка.
Как ходили мы в атаку,
Как делили
с другом
флягу
И последнюю
щепотку табака.
Последний припев прозвучал слитно и громко, поддержанный на всех этажах
Батальонная разведка -
Мы без дел скучаем редко,
Что ни день – то снова поиск, снова бой.
Ты сестричка в медсанбате
Не тревожься бога ради,
Мы до свадьбы доживем еще с тобой.
Громов, главврач, врачи м медсестры стояли в коридоре и молча слушали Свиридова, а тот немного помолчал и после короткой паузы продолжил.
Далеко
родимая
сторонка,
Вечер
вставил
в окна
синеву.
Затеряйся где-то похоронка,
Если
до рассвета
доживу,
Затеряйся
где-то
похоронка,
Если,
Если
до рассвета
доживу.
Свиридов пел негромко и спокойно, вытягивал родную русскую песню.
Возвращусь –
жену свою
привечу,
Всех друзей на чарку
приглашу.
Где я был
и что видал –
отвечу,
Если до рассвета доживу.
Он <слышал>, как в нескольких местах рыдали женщины, спрятавшись от всех
