Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1 - Виктор Васильевич Ананишнов
Как ему было хорошо! На душе стало покойно и светло. Так, словно опрокинулся и высох огромный сосуд горечи, отравлявший до того его жизнь.
Вид у Ивана, после того как он выговорился и замолчал, был таким необычным – одухотворённым и, в то же самое время, яростным, – что Симон, вначале неуверенно, потом во весь рот, подарил ему редкостную улыбку, осветившую его славное усталое лицо. Под его глазами собрались мелкие многочисленные старческие морщинки, и Иван подумал, правда, без каких-либо эмоций, о его возрасте.
– Ну-у, Ваня… – пропел Симон протяжно, примериваясь к новой ситуации, возникшей в разговоре. – С тобой, дорогой, право слово, не соскучишься.
Он покрутил головой, мол, не ожидал от тебя такого.
– А что, в конце концов? – уже без огня и страсти спросил Иван, так как выдохся, и даже почувствовал себя в чём-то виноватым перед Симоном. – Ходите вокруг да около. Ни да, ни нет, как девушки неопытные, честное слово.
Симон провёл по лицу легкой ладонью и потёр подбородок. Ещё раз улыбнулся, но уже не той откровенной улыбкой, а мимолетной, скользящей, как делал всегда.
– Ты прав, Ваня… Ты, как сейчас говорят, всё-таки человек новой формации, продукт современной эпохи и общества, в лучшем понимании этого явления. И нам не следовало бы забывать о том… Мораль из всего сказанного к тому, что я тебе ещё сегодня скажу, на удивление очень проста и грустна. Всё плохо у ходоков во времени сегодня, Ваня… Да, Ваня, да!.. Так плохо, что где-то во времени по вине ходоков… именно ходоков, потерялся мой друг дон Севильяк, этот добряк, этот… – Симон не находил слов.
Он искренне удивил этой новостью Ивана.
– Как пропал? – удручённо спросил он, остро вдруг ощутив, как откуда-то из давнего прошлого глянуло ему в спину холодное до мурашек стоглавое чудовище – Время. – И давно?
– Уже две недели… Я кое-где побывал, поспрашивал о нём. Никто ничего не видел и не знает… Правда, есть одна зацепка. – Симон приподнял руку с вытянутым указательным пальцем. – Это наиболее вероятное, что с ним могло произойти… Если другое, то… Всё-таки я надеюсь, что всё ещё не так страшно. Как раз для того, чтобы ты понял идею зацепки, я к тебе и пришёл сегодня… Согрей-ка. Ваня, чайку. Даже в горле першит от неприятностей.
Мысль об исчезновении дона Севильяка не покидала Ивана, пока он зажигал газ, наливал в чайник свежую воду, доставал чайные чашки. Как всегда бывает в подобных случаях, его взгляд остановился на чашке, лопнувшей при одном из посещений великана от его могучего, сочного смеха. Как на знамении каких-то будущих событий, глаза у Ивана застыли на аккуратно сложенных половинках разбитой посудины.
– Это время его поглотило! – выдавил он трагическим голосом.
– Как это – время? – похоже, Симон не понял внезапной реплики Ивана.
– Очень просто – гам! и нету! – объяснил тот своё высказывание. И довольно комично показал, раскрыв, что есть силы рот, и клацнув зубами при его закрытии. – Разве время не может убить человека?
Симон непроизвольно дёрнул плечом, задумался.
– Может, конечно, – сказал он с сомнением в голосе. – Впрочем, только в принципе. К тому же дон Севильяк, как я тебе говорил, типичный верт, и ему подобное не грозит.
– Мало ли…
– Разумеется, такое может произойти, но лишь в том случае, если кто-то увлёк его за собой за грань доступности, и он канул где-то там, откуда ему не вернуться… Однако протащить, вернее, пробить верта сквозь время за его границу, если он этого не захочет, да ещё такого могучего, как наш друг, задача практически невыполнимая. Ты меня понимаешь?
– Не совсем, – честно признался Иван, так как, и вправду, ничего не понял из объяснений Симона.
– Верта во времени не разогнать так, чтобы он смог проскочить свою предельную границу. Даже если дон Севильяк не сопротивлялся, подобное не может, вообще говоря, произойти… Дай подумать… Если это сделать рывком. И то в том случае, если он вдруг забылся, был в беспамятстве, что тоже маловероятно, или если он сам захочет погибнуть во времени.
– Кому охота? – возразил Иван.
Симон помолчал, глядя на него с прищуром, как сквозь прорезь прицела. У него, с холодком по коже, отметил Иван, такой взгляд получался весьма образно, что наводило на размышление.
– Ты, Ваня, – сказал он с нескрываемым пренебрежением к ученику, – ещё… совсем, мальчишка.
– Мне уже тридцать лет! – не возмутился, а удивился Иван его словам.
Он-то давно считал себя стариком.
После Афганистана, когда пришёл в институт, он оказался самым старшим по возрасту студентом на курсе и единственным прошедшим войну. К нему вначале даже приклеилось незамысловатое прозвище – Старик, но его взрывной характер и неуёмная жажда покуролесить, отстутствующая у многих более молодых, делали его в глазах сокурсников намного моложе, и прозвище отпало само собой.
Он бы ещё добавил о своих боевых делах, побывавшие в которых взрослеют за несколько часов, но Симон не дал ему продолжить высказывание.
– Мальчишка, мальчишка. Не по годам, а по жизни. Что ты знаешь о жизни и смерти?.. О желании умереть?.. Даже пройдя войну?.. Ни-че-го!.. То-то, Ваня!.. Это слишком серьёзное дело, оно назревает исподволь… – Симон прервался на полуслове. Одна щека его дёрнулась – он был недоволен собою. – Но мы не о том… Опять ты выскакиваешь со своими вопросами. Сколько можно?
– Да вы же сами…
– Ты спросил, я ответил.
Они посмотрели друг на друга и вдруг прыснули смехом, хотя то, о чём они только что говорили, было далеко не смешным.
Потом они беседовали.
Иван чувствовал: между ними ломается ледок принуждённости, который установился в их отношениях. Всё-таки дон Севильяк, по его сложившемуся мнению, был человеком намного проще, добрее. А тут оказывается, что и Симон не такой уж сухарь и не сверхчеловек, которому все те, кто не умеет ходить во времени и одеваться как он, не достойны внимания. Простой человек, проживший жизнь, и, наверное, нелёгкую.
– Скажите, Симон, – неожидано для себя спросил Иван, – сколько Вам лет?
Симон растерянно, как-то даже по-детски, посмотрел на него, словно Иван прихватил его на мелкой проказе.
– Интересно?
– Да нет. К слову пришлось, – сконфузился Иван. – Есть что-нибудь будете?
– Буду. И чаю мне покрепче, и в большую чашку… Мне, Ваня, шестьдесят восемь… Похоже?
– Нет, – искренне отозвался Иван. И тут же поправился: – Последние дни – да. Раньше казалось, что чуть больше сорока.
– Консервы, Ваня, – усмехнулся Симон невесело. – Они долго хранятся в доброкачественном состоянии, а всё – консервы.
– Ну, уж, – вежливо усомнился молодой человек.
Симон отмахнулся.
– Давай чай и слушай!
Они пили чай, Симон рассказывал, ученик слушал, время от времени вставлял незамысловатое словцо, а Сарый свирепо храпел в комнате и создавал разговору уютные помехи. На дворе стало светлеть, словно за ним разливался медленно
