Дороги разных миров (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

– А что такое «залетишь»? – спросил Лёшка.

– Я тебе потом объясню, – прервала его Василиса, – рассказывай, пожалуйста, дальше.

Она уже отсоединила кардан, разобрала узел крестовины и прилаживала друг к другу обломки вилки. Осталось соединить их УИном, но лучше бы так, чтобы девушка этого не заметила. Она выглядит способной на решительные поступки с неоднозначной этикой, особенно с учётом торчащего из притороченного к мотоциклу чехла приклада дробовика.

– Ну вот, натурально, пока не заслужишь имя – ты просто Худая. Я пока никак, – вздохнула девушка. – То мот поломается, то от набега отстану, то пулю поймаю… – она задумчиво почесала шрам на плече. – В общем, не прёт мне чота. Сеструха моя, вон, теперь Худая Оторва. Разве плохо?

– Хорошо, – закивал Лёшка, – а что она отрывает?

– Пусть тебе сестра объяснит… – махнула рукой девушка. – Эх, но не в Толстые же было идти? Я в Толстые не гожусь…

– А что Толстые? – спросила Василиса, чтобы поддержать разговор.

Она уже соединила обломки вилки, и теперь деталь крепче новой. Осталось придумать, как объяснить это девушке.

– У Толстых – не жизнь, а лафа. Им всего-то и нужно – найти мужика, который их содержать будет. Кормить, одевать, защищать. Это меня каждый обидеть может – или думает, что может. А за Толстую община спросит. А ей всего-то делов – детей рожай да жратву готовь. Какие-то при одном мужике пристраиваются, какие-то при нескольких, какие-то за деньги дают…

– Что дают? – заинтересовался Лёшка.

– А что есть, то и дают… – уклончиво ответила девушка.

– А они как имена заслуживают? – спросила Василиса, затягивая последний болт.

– А на кой чёрт им имена?

***

Чудесную починку мотоцикла девушка, к облечению Василисы, восприняла спокойно.

– Круто, из тебя отличная Худая выйдет, – сказала она, подёргав кардан.

Как Васька и надеялась, снимать защитную муфту и смотреть, как удалось соединить крестовину, не стала.

– Ну что, детишки, вы со мной? Или дальше гулять будете?

– С тобой, если можно.

– Ну, садитесь тогда…

Мотор взвизгнул стартёром и затарахтел. Василиса устроилась на сиденье за девушкой, обхватив её за тонкую талию, Лёшка примостился сзади на багажнике и вцепился в куртку. Тронулись аккуратно, проверяя прочность кардана, но, поняв, что деталь держит, девушка выкрутила газ и понеслась.

Василиса подумала, что, если ей так нужно имя, то «Худая Безумная» вполне подойдёт. Всадница весом едва ли килограммов сорок на мотоцикле, который никак не легче двух центнеров, без шлема и экипировки, чуть ли не в трусах, по рыхлому песку – это надо совсем не думать о безопасности. Но девушка летела на скорости весьма далёкой от разумной, взлетая в воздух на песчаных трамплинах, приземляясь со скольжением, с трудом выравнивая идущий юзом тяжёлый мот, и снова выкручивая ручку газа. Вскоре Васька просто зажмурилась – не от страха, а потому что песок летит в глаза, а протереть их нечем, руки заняты. Лешка вцепился в неё, прижав к спине шмурзика, да так сильно, что, наверное, синяки на рёбрах будут.

На въезде в лагерь их тормознула сидящая верхом на мотоциклетной коляске чумазая женщина в коже с автоматом в руках.

– Привет, Худая, – сказала она, наставив автомат. – Где тебя носило, и кто это с тобой?

– И тебе привет, Худая, – ответила девушка. – Мот поломался. А этих я подобрала в пустошах. Пушку убери.

– На продажу? – женщина и не подумала убрать оружие.

– Нет, просто так. Они внятные.

– Они-то, может, и да… Ладно, чёрт с тобой, проезжай. Бадман решит.

Она опустила автомат и махнула рукой. Мотоцикл вкатился в лагерь.

***

– Ух ты! – сказал Лёшка.

– Ого! – сказала Василиса.

Лагерь выглядит как автомобильное кладбище, по которому катаются автозомби. Каждый автомобиль, мотоцикл, квадрик или бага имеют такой вид, как будто их нашли на помойке, долго пинали ногами, а потом скинули с горы ржавого железа. Пока они по этой горе катились, к ним беспорядочно прилипали куски металла – решётки, шипы, тараны, пики, щитки и так далее. Казалось, что весь это хлам никак не может ездить – но он ездит.

Похоже, что пешком тут не ходят из принципа. Лагерь можно пройти насквозь неспешным шагом за полчаса, но никто этого не делает. Каждый взгромоздится на какую-нибудь ржавую таратайку и поедет, чтобы так же гордо слезть с неё десятью метрами далее. Поэтому над лагерем стоят пыль и выхлопные газы, смешивающиеся с дымом горящих в бочках костров, запахами подгорелой еды, горелого феродо, палёной резины и мусорным смрадом. Рычат, тарахтят, трещат и стреляют плохо настроенные моторы, их перекрикивают весьма экспрессивно выражающиеся люди.

Они одеты в драную клёпаную кожу, драную грязную джинсу, драную грязную одежду совсем непонятного происхождения и странного фасона. Много цепей, шипов, стальных накладок, ремней и заклёпок. Много голой загорелой грязной татуированной кожи. Много оружия, особенно холодного. Очень мало гигиены. Пока они неспешно ехали через лагерь, Василиса не увидела ни одного человека с помытой головой. Местные обитатели либо брили их налысо, либо скручивали из грязных шевелюр причудливые шипастые конструкции, либо прикрывали касками, странными шляпами и головными повязками, либо просто предоставляли волосам полную свободу свисать грязнющими лохмами.

«Лёшке тут должно понравиться», – подумала она.

***

– Приехали, – заявила девушка, глуша мотоцикл.

Они остановились возле небольшого сарайчика, сделанного путём обшивания чем попало лежащего на земле автобуса. В нём сохранились пара стёкол, остальные окна забиты фанерой, разномастными досками, кусками ржавого железа, обрезками грузового тента и просто грязными тряпками.

Внутри, впрочем, оказалось почти уютно – сидения сняты, пол застелен выцветшими коврами, стоят две обычных кровати с панцирными сетками, стол и сделанные из патронных ящиков шкафчики. Стены драпированы занавесками из драной, но почти чистой ткани.

– Жрать у меня нечего, потом сходим в бар. Питьевая вода вон там, в бутыли. Сзади пристроен душ, можно смыть пыль, если вы, конечно, вообще моетесь… – девушка окинула их скептическим взглядом.

Василиса посмотрелась в висящий на стене неровный кусок зеркала и поняла, что они с Лёшкой уже почти не выделяются на местном фоне. Приключения последних дней не лучшим образом отразились на их одежде и причёсках.

– Я бы ещё и постирала, – сказала она печально, – но переодеться мне не во что…

– Понимаю тебя, – покивала девушка. – Знаешь, тебе повезло. Я тут жила с подружкой, она мелкая, примерно как ты. От неё осталось бельё и кой-какие тряпки. С пацаном попозже решим, я знаю, у кого спросить.

– А где твоя подруга?

– Не повезло ей. Худым, чтобы заслужить имя, приходится рисковать.

– Ой, извини, сочувствую.

– Я не сильно по ней скучаю, та ещё была дура. Ни хрена не мылась и вечно пьяная приползала к ночи. А уж как храпела! Если бы ей не оторвало башку тросом в рейде, я бы её, наверное, сама в конце концов придушила.

Василиса не нашлась, что на это ответить.

***

Душ представляет собой выгородку из драных пластиковых листов на железном каркасе. Сверху водружён старый грузовой бензобак, в который вварена труба с краном и распылителем. Вода в нём почти горячая от солнца, но немного пахнет бензином. Из всех гигиенических средств есть только кусок засохшего потрескавшегося мыла.

Пока Васька отмывала Лёшку и мылась сама, Худая притащила откуда-то ворох пацанячих одёжек, и вскоре брат стал похож на местного автодикаря – в драной куртеечке, с платком на шее и очках-консервах. Для полноты образа он нацепил через плечо кусок пустой пулемётной ленты, выброшенной, видимо, по причине её безнадёжной ржавости.