Дэйв Вулвертон - Мой путь в рай
Все наемники в защитном вооружении поднялись и с криками побежали по коридору, стреляя в потолок. Они подбежали к упавшим работникам станции и принялись подгонять их, захватив в заложники. Я осмотрел помещение. Еще трое наемников включая человека с серебряным лицом ранены, но в сознании; двое мертвы. Перфекто взрыв не задел, он сидел у стены с вмятинами и потирал голову. Несколько раздетых агентов получили осколочные раны; двое умерли.
Перфекто какое-то время разглядывал помещение, потом сказал:
- Мне нужно выпить, - пробрался между обломками и телами и вышел в коридор.
Голова у меня болела, во рту все онемело. Но я заметил кое-что странное: наемники расхаживали среди заложников очень энергично. Казалось, это совсем не те оборванные люди, которых я видел раньше. Их движения казались балетными, хореографическими - какой-то танец радости.
Через несколько минут вернулся Перфекто с кувшином агвайлского пива. Он сел рядом со мной, дал мне выпить и заговорил. Я был слишком ошеломлен, чтобы отвечать, поэтому он говорил один, рассказывая мне, что теперь совершенно очевидно, как мне везет.
- Только посмотри, сколько друзей ты нашел в час нужды! Подумай, сколько хорошего можем мы награбить на станции. Хочешь чего-нибудь? Наркотики? Выпивка? Что угодно?
Скоро принесли еды и рома. Раненых перевязали и накормили. Несколько наемников заставили выпить рома агентов; наемники собрались вокруг рослого агента, причинившего так много неприятностей. Они хвалили его за силу и храбрость и говорили, что он должен бросить слабаков из своей службы и лететь с нами воевать на Пекарь, и когда он напился, с готовностью согласился, что это хорошая мысль. Все пели, пили и ели, и я почувствовал огромную усталость. Мышцы ныли, голова болела, и я вытянулся на полу и расслабился. Пение, крики, звуки сирен, треск огня - все это становилось все глуше и глуше, и постепенно я уснул.
Проснулся я в небольшом сером помещении привязанным к стулу. Ко мне склонился почтенный седовласый человек, за ним стоял Бордельная Крыса, и свет блестел на его татуированных слезах. Седой человек расспрашивал меня, как мне удалось убить Эйриша. Я смотрел в его темные глаза и от всей души хотел ответить, но я не мог соображать и с трудом вспомнил собственное имя. Я хотел спать, но седой человек сказал, что мне нельзя спать, пока я ему все не расскажу, и это мне показалось разумным. И вот как можно подробнее я рассказал, как Эйриш задушил Флако и пытался убить меня, и как я застрелил Эйриша и использовал его глаз, чтобы на шаттле попасть на станцию. Я помнил это все урывками, краткими несвязанными вспышками. Рассказал о Тамаре, и о Джафари, и об ИР. Он заставил меня несколько раз повторить отдельные части рассказа, и каждый раз его просьба казалась мне очень разумной, и я старался ее выполнить. Когда я засыпал, он толкал меня в ребра и будил. Расспрашивал о Джафари, просил назвать ИР по именам. Но я не знал имена искусственных разумов, помогавших социалистам. Его очень заинтересовала Тамара, и он начал расспрашивать меня о ее снах, и когда я рассказал ему, что очнулся после последнего сна не в состоянии рассуждать, он пришел в сильное возбуждение, и глаза его заблестели.
- Слышишь! Слышишь! Я всегда утверждал, что есть кто-то с такими способностями! - сказал он. Я хотел спросить, что они имеет в виду под "такими способностями", но по-прежнему не мог рассуждать логично. Он посмотрел на Бордельную Крысу и угрожающе сказал: - Держи это в тайне. Все, что слышал, держи в тайне!
Бордельная Крыса кивнул, улыбнулся мне и ответил:
- Конечно, генерал.
Генерал сказал:
- Расскажи еще раз о сне, о том, как на тебя обрушилась тьма. Как ты ее почувствовал? Что ты помнишь после этого?
Я снова и снова рассказывал последний сон Тамары и просил разрешить мне уснуть. Голова болела от усилий вспомнить. Тьма исходила от ее рта, холодная немота, и я плакал от ощущения утраты - вот и все, что я мог вспомнить. Ничего конкретного об этой темноте я не помнил, но генерал пытался извлечь из меня еще что-нибудь.
Он крикнул:
- Она служила в разведке. Говорила она, чем там занималась? Хоть на что-нибудь намекнула?
- Нет.
- Думай! - сказал он, хватая меня за руку. - Любой намек! Это очень важно!
Я покачал головой и понял, что мне казалось, будто я знаю о Тамаре что-то очень важное. Я готов был отдать за нее жизнь, но неожиданно мне пришло в голову, что она совсем чужая мне.
- Она жива? - спросил генерал. - Когда ты в последний раз ее видел?
И тут я вспомнил, что принес ее с собой. И испугался, что проспал несколько дней и Тамара задохнулась.
- Я положил ее в сундук. Она в коме. Коричневый сундук из тикового дерева с вырезанными на крышке слонами. Я его оставил на станции.
Кто-то стоявший за мной тут же вышел из комнаты, за ним вышел и Бордельная Крыса. Когда раскрылась дверь, я почувствовал запах жирного дыма. Чуть позже врач и Крыса втащили тиковый сундук и открыли крышку. Тамара дышала, глазами зомби глядя в потолок.
Генерал наклонился над сундуком, разглядывая ее, пальцем погладил ее по руке.
- Слава Богу! - сказал он. Повернулся к врачу. - Эта социалистическая шлюха должна выжить!
Бордельная Крыса достал сигару, зажег ее, затянулся. Он выглядел так, словно завоевал целую страну. Он сказал:
- Мне кажется, такой человек, как я, захвативший целую космическую станцию с пригоршней сторонников, нас было двадцать против сотни, такой человек может быть вам очень полезен. Нет? Человек с моими способностями может стать хорошим офицером.
Генерал посмотрел на него и угрожающе ответил:
- Идиот! Как ты смеешь? Хочешь получить повышение за убийство безоружных штатских?
Глаза Крысы сверкнули. Он спокойно выдохнул сигарный дым.
- Я не идиот. Я спас ценного человека от смерти от рук социалистов и доставил вам ценную пленницу. Я с незначительным кровопролитием захватил станцию Сол, и я уверен, когда вы подумаете, вы поймете, что поторопились со своим решением. Подумайте об этом. У нас впереди два года на корабле, прежде чем мы долетим до Пекаря, - достаточно времени, чтобы вы продемонстрировали свою благодарность. Мы все полетим на Пекарь с вами: мои люди, сеньор Осик, социалистическая шлюха, верно? Небезопасно оставлять хотя бы одного из нас, учитывая, что нам известно.
Генерал нахмурился, он как будто обдумывал последствия. Провел рукой по лицу Тамары.
- За это я вас благодарю, Мавро. Мы можем взять вас с собой. Гражданство Пекаря и никакой выдачи.
Я хотел кивнуть. Глаза у меня были закрыты, и я не хотел открывать их. Фыркнул и заставил себя проснуться.
Генерал повернулся ко мне и сказал:
- Спасибо, дон Анжело. Вы сегодня правильно поступили. Хорошо. Теперь можете спать. Вы в безопасности. Вместе со своими друзьями вы летите на Пекарь.
И хотя я встревожился, неожиданно вспомнив, что один из людей Джафари на корабле и я не знаю, кто это, я слишком устал, чтобы заговорить, поэтому закрыл глаза и уснул.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. "ХАРОН"
4
Я стою в темных джунглях, в глубоком кратере, полном неровных скал. По краю кратера прыгают и кричат тысячи призрачных паучьих обезьян, бросают сверху камни и отбросы. Я нахожусь среди больших камней, и на каждом лежит умирающий, накрытый белой простыней. Прямо передо мной лежит Флако с перерезанным горлом, одна его рука свесилась с края камня, и мне нужно побыстрее сшить его рану, если я хочу спасти его. Справа от него на камне лежит лицом вниз Тамара, у нее высокая температуры, быстро гибнут клетки мозга, и ей необходима инъекция антимозина. За мной тоже с перерезанным горлом на плоском камне лежит Эйриш. Он тянет меня сзади за рубашку, просит о помощи, но я слишком занят уходом за Флако.
В угасающем свете я пригибаюсь все ниже и зашиваю Флако горло. Разрез пищевода сразу над кадыком между двумя треугольными хрящами, видно первое хрящевое кольцо трахеи - в этом месте трудно работать быстро, потому что легко повредить голосовые связки. Но мне некогда заботиться о таких мелочах, как голосовые связки. Раньше мне не приходилось проводить серьезные хирургические операции, но сейчас я быстро зашиваю пищевод, надеясь, что делаю это правильно. Обезьяны на краю кратера кричат и завывают, и я не могу думать, не могу решить, те ли места сшиваю. Нижняя часть пищевода неожиданно кажется мне слишком похожей на тонкую кишку. Но я продолжаю шить, удивляясь ущербу, который причинен позвоночнику Флако. Потребуется серьезное лечение, сейчас я такое не могу дать. Кровь смачивает укрывающую его белую простыню.
Я осматриваюсь в поисках ровного камня, чтобы разложить окровавленные скобки, и слева от меня появляется девочка, лет десяти. Я протягиваю ей скобки, и они говорит: "Спасибо, дедушка!" и улыбается мне. Я смотрю ей в лицо - тонкое лицо с резко выделяющимися чертами, кожа светлая, как у европейца, и гладкая, как у фарфоровой куклы. Мне девочка кажется знакомой, и я рад ее видеть, но не могу вспомнить ее имени.
