Владимир Немцов - Избранные сочинения в 2 томах. Том 2

Надя несколько удивилась любознательности Валентина Игнатьевича и на его просьбу ответила, что инструкция в лаборатории, и если это дело не к спеху, то после работы ее можно взять.

Вадим, узнав о просьбе Литовцева, горько пошутил:

— Эх, Надюша. Сказала бы, что инструкция секретная. Вот бы он и утерся, жадина. Никак я его не пойму.

Валентин Игнатьевич долго разбирался в инструкции, держал ее у себя два дня, потом вдруг спросил у Нади, что из себя представляют колебания свыше двадцати тысяч герц.

— Ультразвук, — лаконично ответила она, и Валентин Игнатьевич больше уже ни о чем ее не расспрашивал.

С завода пришла телеграмма: лидаритовый раствор отгружен и через несколько дней будет на станции назначения. Валентин Игнатьевич понимал, что после этого Васильев прекратит свои опыты, ибо план остается планом, придется заняться лидаритовыми домиками. Ну, а потом, убедившись в бесплодности своих попыток, Васильев надолго откажется от бредовой затеи использовать рецептуру Даркова, тем более что в зимних условиях здесь ничего хорошего не получится.

Прошло еще два дня на строительстве. Десятки опытов — и опять никакого успеха. Валентин Игнатьевич ходил уже уверенно: почва под ногами становилась все прочнее и прочнее. Иногда просыпалось сомнение, нечто вроде угрызения совести. Ребята опять приходили насчет клуба, мялись, вытаскивали из кармана бумажки, предлагали попробовать то одно, то другое, наивные как дети.

Если было некогда Васильеву, Валентин Игнатьевич брал на себя роль добровольного консультанта и терпеливо объяснял, что содержание извести в бетоне не всегда определяет его быструю схватываемость, что речной песок, который привезли ребята, здесь тоже бесполезен.

— Зря, ребятки, трудились. Надо было спросить.

— А может, попробуете? — говорил кто-то несмело.

— Ах, молодежь, молодежь! — качал Литовцев головой. — Ведь я все-таки профессор. Чему-то меня учили.

Ребята вздыхали и уходили пристыженные.

В совхозной столовой, которая представляла собой большую палатку вроде цирка шапито, где люди сидели не раздеваясь, Валентин Игнатьевич прочитал лекцию «Химия и жизнь». С этой лекцией он часто выступал в московских клубах, знал ее назубок, с неожиданными примерами и остротами, которые почти всегда вызывали смех аудитории. Острил насчет модной синтетики и мини-юбок… Так было и здесь. Валентин Игнатьевич спокойно выжидал, когда смех стихнет, а глазами выискивал по рядам корреспондента районной газеты, чтобы не забыть дать ему адрес, куда послать газетную вырезку. Костя Пирожников постарается, чтобы ее напечатали в Москве. «Лекция профессора В. И. Литовцева для тружеников целинных земель». Неплохо звучит. А?

Дождь барабанил по натянутому брезенту, приходилось напрягать голос, чтобы услышали последние ряды. Никогда еще профессор не выступал в таких скверных условиях, но ничего не поделаешь — надо. «Салюс публика — супрема лекс». «Общественное благо — высший закон». Этой лекцией Валентин Игнатьевич хотел как бы вознаградить молодежь за то, что и клуба у них нет, и живут они тесно. В лидаритовые домики перейдут семейные, а остальные останутся зимовать в вагончиках или тесниться в щитовых домиках и хатах колхозников.

…Во время одной из очередных проб, когда раздвинулись обе половины формы, Валентин Игнатьевич обнаружил, что победа лидарита, которым якобы характеризуется «технический прогресс», весьма и весьма сомнительна. Старый архаический бетон, несколько улучшенный Дарковым, оказался прочным, без каких-либо трещин и других неприятностей, что крайне озадачило Валентина Игнатьевича. Прежде всего он проверил, работал ли во время этой пробной заливки телеконтролер. Оказалось, что работал. Тогда в чем же дело?

Пока образцы бетона срочно испытывались в лаборатории, Валентин Игнатьевич, оставшись на платформе стройкомбайна, искал причину успеха. Он рассуждал так: «Телеконтролер не выключался, а ультразвук куда-то исчез. Почему? Перестал вибрировать пьезокристалл. Возможно, испортился? Вряд ли. Раньше употребляли кристаллы титаната бария. Кристаллы прочные и надежные. Значит, изменились условия, в которых подобный кристалл работал. Какие условия? Температура? Влажность? Нет, это все должно быть предусмотрено в конструкции аппарата. А если снизилось напряжение сети? Тогда как?»

Недаром Валентин Игнатьевич подробно изучил инструкцию ТКП. В ней оказывалось, что при падении напряжения питания свыше чем на 20 процентов ультразвуковой генератор работает неустойчиво, колебания могут и не возникнуть. В другое время Валентин Игнатьевич не сумел бы сопоставить эти данные (взятые из инструкции) с исчезновением ультразвука — техника почти незнакомая химику, — но лишь вчера он услышал, как Васильев звонил на электростанцию с жалобой на сильное падение напряжения в сети. Пришлось все контрольные приборы, в том числе и ТКП, включить через автотрансформатор, чтобы поддерживать нужное напряжение.

Держась за поручни лестницы, боясь оступиться, Валентин Игнатьевич торопливо спускался вниз. Надо посмотреть, сколько вольт подается на пульт с контрольными приборами. Но вольтметра там Литовцев сразу не обнаружил и, не теряя времени, побежал к дежурному монтеру.

Сидя за столом и положив голову на руки, подремывал Макушкин. Иногда он вскидывал голову, глядел затуманенными глазами на щит и снова клевал носом.

От двери подуло холодным ветром. Макушкин нехотя обернулся. Там, на пороге, стоял профессор и рыскал глазами по щиту.

— Какое у тебя напряжение? Где вольтметр?

Макушкин встал и неопределенно указал пальцем.

— Сто шестьдесят вольт! — радуясь своей догадке, воскликнул Литовцев и проговорил с наигранным пафосом: — Да тебя под суд отдать мало! Саботажник! Вредитель! Испытания срываешь? Сколько ты должен держать?

— Двести двадцать. Ну вот вам, пожалуйста. — Макушкин повернул штурвал. — Тут напляшешься досыта. Разве это работа? Техника движется вперед, а тут — крути Гаврила. Стабилизаторы надо ставить. Нечего людей мучить.

— Замучился, бедный. — Валентин Игнатьевич тронул штурвал. — Трудная работа. Ну вот что, молодой человек, — предупредил он. — Дело твое — дрянь. Знаешь, что за халатность бывает? Еще неизвестно, как там насчет первой аварии, но здесь дело ясное. Не петушись, не петушись, — заметив протестующее движение Макушкина, Валентин Игнатьевич поднял руку. — Скажи спасибо, что попал на меня. Человек я добрый, а потому прощаю. Ничего не скажу начальству. Но если еще раз замечу — берегись!

Валентин Игнатьевич ушел с сознанием собственной правоты и доброты. Теперь этот лентяй будет работать не за страх, а за совесть. «Нет, при чем тут совесть? — иронически усмехнулся он. — Именно за страх. Узнай Васильев, что монтер спутал ему все карты, не поздоровилось бы малому». Но Валентин Игнатьевич добр. Зачем подводить людей? Можно и помолчать. Но самое главное — Макушкин не раскроет рта. Ни гугу, молчок.