Святослав Логинов - Многорукий бог Далайна. Свет в окошке

Затем он откочевал поближе к материку добрых братьев, в места, освоенные Моэрталом. Прошел область, где люди до сих пор не решались селиться в алдан-шаваре, называя его «могильником»; свернул на запад. Когда он путешествовал здесь в прошлый раз, вокруг шли бои, а теперь это был глубокий тыл, дюжина Турчина скорее всего превратилась в охранный отряд, и сам Турчин, давно ставший заслуженным, уважаемым воином, вновь живет в светлых покоях, но уже благодаря собственным делам, а не имени предков. А его бывший сослуживец, когда-то учивший Турчина раскладывать кожаную колыбель, по-прежнему спит на мокром и должен скрываться от всего мира, кроме крошечной идиотки, счастье которой в том, что она неспособна понять, кто живет рядом с ней.

Здесь Шооран вновь напомнил об илбэче, вторгшись островами в глубину залива, затем заполнив впадину, оставленную еще древними илбэчами. Не дожидаясь отклика населения и властей, перешел дальше на запад, где ныне не было никакой власти.

Соваться на сухое там мог лишь самоубийца. После падения твердокаменного государства принудительной любви и узаконенного братства, на каждом оройхоне обосновался свой особый царек или республика, отличающаяся от прошлых времен лишь немощью и особым изуверством. Никто там не стал жить ни лучше, ни сытнее, все как и прежде ненавидели чужаков, а сами старались кормиться за счет более слабых соседей. Всякому было ясно, что существовать этим великим империям и свободным регионам до тех лишь пор, пока до них не дотянется Моэртал или поселения изгоев. Но пока они громко заявляли о себе под треск костяных досок и гудение раковин.

Зато организовать охранение на мокром ни одна из сторон не могла, так что Шооран чувствовал себя вольготно. Трижды он повторял один и тот же прием, заполняя впадины побережья и не опасаясь, что его кто-то заметит. Ай, и без того тощая, окончательно исхудала от бесконечных переходов, но всюду шла вслед за Шоораном, довольная собой и своей жизнью.

Шоорана больше не интересовало, кто и как будет жить на его оройхонах. Важным казалось иное: он наконец увидел конец работы и стремился закончить ее во что бы то ни стало. Он тоже исхудал, в глазах появился лихорадочный блеск, борода напоминала клубок спутанного хитинового сора, а волосы, поредевшие еще во время тюремного заключения, вылезали клочьями. Попав раз на умывающийся оройхон, Шооран увидел свое отражение в воде и не мог узнать себя. Но и тогда он всего лишь хмыкнул и поспешил дальше. Надо было переходить на новое место.

Один раз он встретил людей и в этих краях. Произошло это возле полуострова, выстроенного им во время прошлого путешествия. Там у него получилось два сухих участка, отделенных от прочей страны. Конечно, теперь на этих оройхонах обосновалась какая-то банда, объявившая себя могучим и непобедимым государством, а свои законы — лучшими в мире и обязательными для всех. Ни о чем таком Шооран не знал, он всего-лишь хотел соединить те два оройхона с остальной страной. И когда в узком месте, далеко и от материка, и от сухих островов появились вооруженные люди, они застали Шоорана врасплох. В такой ситуации Шооран почел за благо бежать, тем более, что шел он налегке — Ай караулила сумки в двух оройхонах отсюда.

Кучка нелепо одетых и чем попало вооруженных людей с гиканьем кинулась за ним. Бегать по мокрому, где густая грязь и нойт захватывают и держат ноги, преследователи не умели, однако, охотничий задор придавал им резвости. Шооран понял, что так просто они не отстанут, могут даже гнаться до самой стоянки. Не прерывая бега, он вырвал из-за пазухи хлыст и, не глядя, рубанул самого быстроногого. Погоня сразу увяла, через минуту Шооран был в безопасности.

К вечеру он вновь в вернулся на старое место. На этот раз он был настороже и потому издали заметил людей. Они толпились на берегу возле уреза влаги, устанавливая длинный ряд крестов. В толпе были и цэрэги, и драные общинники, и даже пара не потерявших лоска старших братьев. Вскоре работа была закончена, на берегу выросла чертова дюжина крестов. Макальника рядом не было, и потому ничуть не встревоженный Шооран, ничуть не тревожась, продолжал наблюдать из укрытия за странным представлением. То, что происходило перед ним, казалось мистерией на тему его пленения. Вскоре показалась процессия, ведущая не то пленников, не то актеров. Их тоже была дюжина и один. Одного за другим их привязывали к распяленным крестовинам. Нестройный хор затянул на знакомый молитвенный мотив:

— Могучий наш господин, владыка вод, тверди и небесного тумана, непобедимый Ёроол-Гуй!..

«Древних-то песнопений Ёроол-Гую не знают, — подумал Шооран. — Вот уж действительно — дьяволопоклонники.»

— ...ты сподобил нас победить врага, ибо нет в мире бога, кроме тебя. Здесь твой обидчик и наш недруг — мерзкий илбэч, да будет проклято его имя во все века, покуда стоит далайн!

Дерзкая мысль пришла в голову Шоорану. Он изготовился, привычно ловя нужную ноту. Далайн вздулся бугром, валы пены пошли по поверхности. С берега рванулись крики.

— Он здесь! — доносилось из общей разноголосицы. — Скорее! Ну же!..

Разом качнувшись, кресты, вместе с привязанными к ним людьми кувырнулись в глубину. Это было так страшно и неожиданно, что Шооран сбился и потерял чувство далайна. Бугор опал, расходясь тяжелыми кругами.

Толпа взорвалась воплями радости:

— Убили илбэча. Убили!..

Осторожно пятясь, Шооран отполз в сторону. Его, привычного ко всему, мутило от этой радости. Тем не менее, он не дал воли чувствам и ушел из этих мест, так как не был уверен, что новоявленные почитатели Ёроол-Гуя не устроят в окрестностях облаву, когда узнают, что илбэч не только жив, но и бродит поблизости. Вскрывать эту общину следовало так, чтобы у любителей кровавых жертв не оставалось ни желания, ни возможности заниматься чем бы то ни было, кроме спасения собственных шкур.

Шооран снова шел вдоль узкого северо-западного залива, который он так сильно укоротил три месяца назад. Там, где залив предельно сужался, можно было рассмотреть противоположный берег, суурь-тэсэги выстроенных оройхонов. Но куда сильнее о близости страны изгоев напоминали люди. То и дело на сухих землях встречались участки, обнесенные сплошными заборами, превращенные в крепости. Как правило, за этими оградами жило по нескольку семей, захвативших землю и называвших себя изгоями, хотя и внешний вид, и говор изобличали в них общинников. Мужчины в этих семьях, побывав в цэрэгах и посмотрев мир, больше всего на свете хотели иметь свою землю и ненавидели убогое равенство. Слово «общее» звучало в их устах как ругательство. Семьи объединялись вместе только для защиты от любителей чужого, что дюжинами шатались по безвластной округе. Прочее хозяйство они вели раздельно и не желали делиться ничем и ни с кем. Короче, это были негостеприимные места, где гораздо легче умереть, чем прокормиться.